Веселость и юмор Блока. Мария Бекетова

ем в живом, настоящем Блоке было много светлого юмора и самой непосредственной, детской веселости. Очень странно читать близко знавшим Блока, что до знакомства с ним Андрей Белый представлял его себе болезненным, хилым юношей и был поражен и даже разочарован, увидав здорового, сильного и красивого человека, да еще в хорошо сшитом платье и со спокойной манерой себя держать. Все это совершенно не соответствовало его представлению о поэте-мистике, погруженном в заоблачные миры. Ведь то было время «Стихов о Прекрасной Даме».

      Познакомившись с Блоком, А. Белый узнал его с новых сторон, но кажется мне, что при всей тонкости его проникновений в душу Блока и при всей духовной близости обоих поэтов он так и не увидел в Блоке того, что особенно бросалось в глаза в интимном кругу. Блок был прежде всего ребенок – простодушный, невинный и милый.

      В своей речи о символизме, прочитанной в Обществе ревнителей художественного слова (8 апреля 1910 г.), он поставил такую программу: «Художник должен быть трепетным в самой дерзости, зная, чего стоит смешение искусства с жизнью, и оставаясь в жизни простым человеком». Этот завет свой он и исполнил. Он был в жизни простым человеком. «Но есть неистребимое в душе, там, где она младенец», – говорит он в другом месте той же речи. В его душе это «неистребимое» было особенно сильно и проявлялось и в ясности его улыбки, и в уменье радоваться всяким житейским пустякам, а также солнцу, шуткам, да еще в уменье играть и шалить, которое было ему в высшей степени свойственно…

      Последнее, т. е. склонность к играм и шалостям, должно особенно поразить читателей Блока. Для них и юмор его нечто новое, почти незнакомое. Правда, в стихах своих Блок был всегда серьезен. Он ведь считал, что «служенье муз не терпит суеты». Даже появляясь на эстраде, когда приходилось ему читать свои стихи, он давал сразу всем торжественным видом своим тон высокого строя, не изменяя обычной своей простоте.

      Шалил он только в шуточных стихах и в пародиях, часть которых известна по книге Чуковского («А. Блок как человек и поэт»). В моей книге «Блок и его мать»[1], которая вскоре появится, приведено одно из его шуточных стихотворений, присланное мне в деловой записке в то время, когда он готовился к экзамену еще на II курсе юридического факультета. Привожу его в виде образчика:

      Права русского исторью

      Уподоблю я громам,

      Что мешают мне на взморье

      Уходить по вечерам.

      Впереди ж (душа раскисла!)

      Ждет меня еще гроза;

      Статистические числа,

      Злые Кауфмана глаза…

      Мая до двадцать второго

      Не «исхичу я из тьмы»

      Имя третьекурсового

      Почитателя Козьмы.

      Это написано 26-го апреля 1901 года.

      Юмор Блока проявлялся, кроме шуточных стихов и пародий, в шаржах и карикатурах. Шаржи бывали связаны или с литературой, или с театром. Мне запомнился один случай из того времени, когда Блок был еще гимназистом или студентом-первокурсником, в ту пору, когда он увлекался декламацией и мечтал о сцене.

      Однажды он зашел вместе с матерью в гости к деду и бабушке, которые жили вместе со мной. Побывав на их половине, он пришел ко мне, а у меня в гостях была моя старая приятельница, знавшая Блока с самого детства. Тут ему вздумалось поиграть в декламацию. Он прочел целиком наизусть некрасовскую «Больницу». <…> Читая, Блок впадал то в слезливость, то в мелодраматизм. Его интонация, позы и жесты были до тоге уморительны, что мы все помирали со смеху, а моя гостья, особа отнюдь не литературная, совсем устала от смеха и только слабым голосом повторяла: «Ах, Саша, какой ты комик». Все это проделывал он не ради эффекта декламации, а просто от игривого настроения и бродившей в нем актерской жилки. А как изображал он возлюбленного Василия Пантелеевича Далматова! Удачные моменты его игры он не трогал, но зато неудачные, когда он рычал, цедил сквозь зубы и выпаливал отдельные слова, он уловил в совершенстве и одно время беспрестанно вставлял в свою речь далматовские фразы с его интонацией. Очевидно, это обстоятельство и ввело в заблуждение его двенадцатилетнего кузена Георгия Блока, который в своих воспоминаниях, написанных уже в зрелом возрасте («Герои „Возмездия“. – „Русский современник“, 1924, N 3), говорит, что Блок подражал декламации Далматова. Это было не подражание (сам он декламировал совершенно иначе), а именно шарж, пародия на Далматова. Случаев, подобных этому, было много.