язала наверху уши шапки, выпустила локон и позвонила.
Отворила Галя, ровесница ей.
ОЛЬГА. Мне нужно Елену Александровну.
Девушка некоторое время смотрела на нее задумчиво, потом ушла.
Ольга стояла в прихожей. В одной руке она держала небольшой чемодан, в другой – коробку с тортом.
Снова вышла девушка.
– Вам кого?
ОЛЬГА. Вы обещали позвать Елену Александровну.
– Я?
Теперь только Ольга поняла, что это была не та девушка.
– Простите, тут другая выходила.
АНЯ. Вот халда, у нее ничего не разберешь.
И она скрылась в комнате.
Из сумрачной квартирной глубины послышался мужской голос:
– Кто там?
АНЯ. Не к тебе, не к тебе. Мама!
Но мужчина, не удовлетворясь этим, вышел в прихожую.
– Вам кого?
ОЛЬГА. Мне нужно Елену Александровну.
Он ушел, ничего не обещая.
Наконец появилась женщина с совком и веником.
– Ты ко мне?
Ольга смотрела на нее и, казалось, забыла, что нужно ответить.
Потом спросила:
– Вы Елена Александровна?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Елена Алексеевна.
ОЛЬГА. Простите, значит, спутала.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Хочешь поступить в коллектив?
ОЛЬГА. В коллектив? Нет, я по другому вопросу. Мне надо с вами поговорить.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Раздевайся.
Ольга повесила пальто на рогатую вешалку, а коробку с тортом и сверток в магазинном пакете оставила при себе.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Вот тапочки.
Ольга обула тапочки, почувствовала себя маленькой и бесправной и пошла за женщиной в комнату. Комната была просторная, красивая, душистая.
На тахте в ожидании интересного сидели обе девочки.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Садись.
Оля присела возле стола.
Ты их стесняешься? Идите, что вы действительно торчите здесь?
Дочки вышли. Одна весело, быстро, другая задумчиво, медленно.
ОЛЬГА. Меня зовут Ольга.
На женщину это не произвело впечатления.
Я Ольга Васильева.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Постой, дяди Петина дочка?
ОЛЬГА. Нет.
В комнату вошел ее муж, сел на тахту, пристально глядя на Олю.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. А чья же? У Ивана Егоровича еще маленькая. А так я больше не помню.
Оля молчала.
Вадим, она тебя стесняется, я сейчас приду.
Муж вышел.
ОЛЬГА. Елена Алексеевна, я ваша дочь.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Вот это да.
ОЛЬГА. Но вы не беспокойтесь, вам это ничем не грозит. Просто я приехала на каникулы.
Она положила на стол пакет и коробку с тортом, которую до того держала на коленях.
Это косынка. Может быть, вам не понравится, подарите кому-нибудь.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Вот это да.
ОЛЬГА. Торт совершенно свежий, вчера купила, называется «Свердловский сувенир».
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ты из Свердловска?
ОЛЬГА. Да. Но я остановилась в комнате отдыха на вокзале. И, конечно, никто ничего не будет знать. Ни ваши дети, ни ваш супруг. Это пускай вас не смущает.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Но почему ты решила, что ты моя дочка?
Оля достала из кармана письмо, положила на стол.
Что это?
ОЛЬГА. Письмо.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Какое письмо?
ОЛЬГА. Посмотрите.
Елена Алексеевна вынула письмо из конверта, вернула.
Письмо было старое, стертое на сгибах.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Так. «Извините меня за беспокойство, но я должна написать всю правду. С мужем мне не повезло, он очень тяжелый человек. Конечно, я мать, и у меня есть материнские чувства. Но в моем положении лучше всего, если Оленьку возьмет на воспитание любая советская семья. Боже, как все ужасно и ужасно. Муж категорически против. Простите меня». Страшненькое письмецо… Что же, тебя кто-нибудь взял на воспитание?
ОЛЬГА. Нет, никто не взял.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Почему?
ОЛЬГА. Слишком поздно пришло письмо. Без согласия матери нельзя, а усыновляют только в таком возрасте, когда ребенок еще ничего не понимает.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Постой. Значит, ты считаешь, что это мое