люди с песьими головами или с одной ногой, но это результат фантазий, а не мутаций; атомных реакторов еще нет, нет огромных свалок и вредоносной химии, земли и воды чисты. Есть чему позавидовать, думал Глеб. Тот мир был дик, жесток, лишен комфорта, и что же изменилось? С комфортом все в порядке, но жестокости полно по-прежнему, и не дикость ли вырубать леса и сбрасывать отраву в океаны? Что-то у нас не так с прогрессом и цивилизацией… Определенно не так!
Он поднялся и пересек дорогу. Сразу за ней лежал амфитеатр, сохранившийся на диво хорошо: овальная, засыпанная песком арена, ряды каменных скамей, стены над верхним ярусом, остатки арок, под которыми когда-то проходили падкие до зрелищ горожане. Камни кое-где потрескались, в стыках плит росла трава, но вечером эти знаки времени стали почти незаметными – в лучах закатного светила чудилось, что амфитеатр сейчас наполнится людьми и на арене начнется некое действо. Для колесничных ристаний она была маловата, а вот схватки гладиаторов тут происходили непременно… Глебу не хотелось думать, сколько крови тут пролито; к тому же не исключалось, что выступали в Салоне артисты и певцы, давали трагедии Эсхила и Софокла, приобщая зрителей-римлян к высокому искусству. Но жили здесь не только римляне, жили более цивилизованные греки, а также иллирийцы, исконные обитатели этих мест. Последние, впрочем, не очень ценили искусство, а занимались своим любимым промыслом – морским разбоем.
Шагнув на древнюю щербатую лестницу, он начал спускаться вниз. Какой-то внутренний позыв подталкивал его: встать посереди арены, оглядеться, бросить взгляд в темнеющие небеса, потом найти ту скамью в нижних рядах, где сидели они с Мариной, держались за руки, целовались… Может быть, там, на камне, нагретом солнцем, он вновь почувствует вкус ее губ… Хотя бы на одно мгновение! Может быть, услышит ее голос…
Глеб спрыгнул на песок, поднял голову к небу – в вышине загорались первые звезды. Где сейчас Марина?.. Где, где?.. Он не был религиозен, но не мог допустить, не мог даже подумать о том, что ее просто не существует, что нет во Вселенной ни тела ее, ни души, ни пленительной улыбки. Лучше представить, что она где-то там, среди звезд, смотрит на него, тоскует, печалится, и божий рай ей не в радость… Несправедливо, подумал он, несправедливо! Почему мы так бессильны? Бессильны перед вечной тьмой, отбирающей у нас любимых, перед временем, что уродует красоту и лишает разума?
Маленький смерч взметнулся у его колен, осыпал ноги песком. Пустынная арена внезапно ожила – ветер кружил песчинки, тут и там возникали новые вихри, казавшиеся в наступающем сумраке смутными полупрозрачными фигурами. Их танец, поначалу хаотический, быстро превращался в словно бы регулярное движение; влекомые ветром, они струились по периметру арены, обегали ее, но каждый раз все ближе и ближе к центру. На первый взгляд этих странных образований из воздуха и песка было с десяток, но спустя минуту число их выросло – тридцать, сорок, пятьдесят призрачных демонов кружились вокруг