А если ты против него, то тебя в тюрьме хулить будут аж по самое не хочу… Может, Рычаг водку паленую бабкам базарным поставляет, а вы с них деньги трясете?..
– Да нет, не поставляет он водку, – мотнул головой Несмеянов.
– А кто поставляет?
– Ну… Да не знаю я, кто поставляет. Мне какая разница?
– А травку Багрянюку кто поставляет?
– Я откуда знаю? Может, сам где-то берет. Меня это не колышет.
– Насчет водки я не знаю, только предполагаю, а вот насчет косячков… Есть информация, что Рычаг этим занимается. И Багрянюк – его человек…
На самом деле никакой информации у Богдана не было, но на допросе и мимолетное предположение можно выдать за истину в первой инстанции. И можно, и нужно. Чтобы сбить Несмеянова с толку, еще сильней пошатнуть его душевное равновесие.
– Ну, может быть, – задумался парень.
– Такая вот петрушка у тебя на грядке растет. Кто-то коноплю выращивает, а у тебя петрушка… Багрянюк на Рычага работает, а вы с Журавлевым его жестоко избили. Как думаешь, Рычагу это понравится? Как думаешь, что тебя в тюрьме ждет?.. У тебя своя петрушка, у блатных – своя. Аж по самые помидоры…
Несмеянов думал недолго.
– Э-э, а в тюрьму обязательно? – в лихорадочном волнении спросил он.
– Ну а как же?
– А если я во всем признаюсь?
– Если признаешься, получишь скидку. Года два, от силы три…
– А условно?
– Это если Журавля сдашь.
– Но я не могу…
– Молодец, уважаю. Друзей сдавать нельзя.
– Да он мне, в общем-то, и не друг.
– Все равно сдавать нельзя… Нельзя говорить того, чего не было. Но если Журавлев ударил по селезенке, то ты не должен этого скрывать. Напишешь чистосердечное признание, укажешь там, что по селезенке потерпевшего не бил. Про Журавлева ничего писать не надо. Мы сами сделаем вывод, что это он человека искалечил…
– Но это он его искалечил!
Несмеянов сам испугался своих слов, при этом он вздрогнул так, будто внутри его что-то сломалось.
– Значит, как было, так и пиши.
– Да нет, не буду я писать, – опустив голову, подавленно вздохнул парень.
И в это время из глубины изолятора послышался стон, похожий на предсмертный.
– Что там такое?
Богдан изобразил переполох и вышел из помещения, не забыв закрыть за собой дверь. Ревякина он нашел в дверях одиночной камеры. Тот прикладывал палец к губам, подавая Луке знак, что концерт по заявкам оперов пора заканчивать.
– Ну как там у тебя, лейтенант? – закрывая дверь в камеру, негромко спросил Ревякин.
– Думаю, сломается.
– Тут не думать, тут ломать надо… Мой уже ломаться начал.
– Мой вроде бы тоже.
– Это твое первое серьезное дело, лейтенант. Если справишься, значит, будет из тебя толк. Если нет… все равно молоток. Ну, давай к своему, а я к своему.
В комнату к Несмеянову Богдан зашел с трагическим видом.
– Все, нет больше Журавля… Что теперь делать,