href="#n333" type="note">[333].
Королева Маргарита Наваррская рассказывает о некоем молодом принце (и, хотя она не называет его, легко догадаться, кто это), что, направляясь на любовное свидание с женой одного парижского адвоката, он должен был проходить мимо церкви, и всякий раз, дойдя до этого святого места, он произносил молитву13. Предоставляю вам самим судить, для чего ему, преисполненному столь благих помыслов, нужна была помощь Божия. Впрочем, королева Наваррская упоминает об этом в доказательство его исключительного благочестия. Но не один этот пример свидетельствует о том, что женщины совершенно не способны рассуждать на богословские темы.
Истинная молитва, истинное примирение с Богом не могут быть доступны душе нечистой, да еще в тот миг, когда она находится во власти сатаны. Тот, кто призывает помощь Божию в порочном деле, поступает так, как поступил бы вор, залезший в чужой кошелек и в то же время взывающий к правосудию, или как те, кто упоминает имя Божие, лжесвидетельствуя:
tacito mala vota susurro
Concipimus[334].
Мало найдется людей, которые решились бы открыто высказать то, о чем тайно просят Бога:
Haud cuivis promptum est murmurque humilesque susurros
Tollere de templis, et aperto vivere voto[335].
Вот почему пифагорейцы требовали, чтобы люди молились публично и вслух, дабы у Бога не просили они о вещах недостойных и неправедных, в таком, например, роде:
clare cum dixit: Apollo!
Labra movet, metuens audiri: Pulchra Laverna,
Da mihi fallere, da iustum sanctumque videri.
Noctem peccatis et fraudibus obice nubem[336].
Боги выполнили неправедные молитвы Эдипа для того, чтобы жестоко покарать его за них. Он молил о том, чтобы дети его силою оружия решили между собою спор о наследовании его престола, и имел несчастье быть пойманным на слове. Не о том следует просить, чтобы все шло по нашему желанию, а о том, чтобы все шло согласно требованиям разума.
И в самом деле, кажется, что мы пользуемся нашими молитвами, словно каким-то условным языком, подобно тем, кто святые и божественные слова применяет для волшебства и магических целей, и что мы полагаем, будто действие молитвы зависит от расположения и последовательности слов. Ибо с душой, полной вожделений, не затронутой раскаяньем или подлинным желанием вновь примириться с Богом, мы обращаем к нему эти слова, которые подсказывает нам память, и надеемся таким образом искупить свои прегрешения. Нет ничего более кроткого, ласкового и милосердного к нам, чем божественный закон: он призывает нас к себе, как бы мерзостны и грешны мы ни были; он открывает нам объятия и принимает в лоно свое, как бы мы ни были гнусны, грязны и отвратительны и сейчас и в будущем. Но зато и мы должны взирать на него чистыми очами. Мы должны принимать это прощение с величайшей благодарностью, и хотя бы в то мгновение, когда обращаемся к Богу, ощущать всей душой своей отвращение к своим грехам и ненависть к страстям, которые заставили нас преступить Божий закон. Ни боги, ни благомыслящие люди, говорит Платон, не принимают даров от злых17.
Immunis aram si tetigit manus,
Non