трудам. Обслуживая нужды эпохи, первые, как правило, являются инструментом большой, маленькой или ничтожной политики. В «трудах» же нередко костенеет дыхание времени. Отсюда важность ощущения правды, базирующейся на совести. Совокупные с человеческим достоинством, они определяют судьбу народа, который сохраняет своё историческое содержание через позитивную преемственность поколений.
О философии как инструменте постижения реальности.
Полагаю, что философия, не теряя своей фундаментальной базы, должна отражать реалии не только во вселенской их ипостаси, но и принадлежащие конкретному бытию. Обращённая в заумь, в «разговоры» о Канте и Гегеле, философия отходит от жизни, вне которой её гуманный пафос теряет смысл. Мысль должна выйти из кабинетов и, вкипая в жизнь, – оберегать человека от пустой игры ума, как и от сладкозвучия сирен мирового маркета – могильщика всякого этно-культурного своеобразия. Не теряя духовных приоритетов и не выпуская из внимания нравственные критерии, – мысль обязана реагировать на движение трагически меняющегося бытия. «Выйдя на улицу», но не став площадной, – философия должна быть частью жизни. В противном случае она, немногим отличаясь от схоластики Средних веков, – либо умрёт, либо соскользнёт в потребительскую корзину обездушенного homo sapiens. Уверен, что материалом для философа могут служить не только академические издания, но и мудрость безвестного старика, и солнечный день, и лепет ребёнка.
При анализе культурно-исторических «изгибов» я использую понятие эвольвента. Она означает некую плоскую кривую, в своей развёртке могущую перейти в любую из множества разнонаправленных плоскостей, включая противоположную заданной (см. статью «Россия в лохмотьях эволюции», М. Российские вести.
2/4/1993).
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Вехи истории
«Человек рождён свободным, а мы находим его всюду в цепях».
«Человечество подсознательно ждёт Прометея,
который восхитил бы огонь с неба и зажёг бы тлеющие на дне души уголья духовного творчества».
I
Историческая жизнь насыщена событиями, качество и оценка которых способна поверяться лишь их следствиями. В грозовую пору разряжаясь «молниями» человеческих амбиций, они подчас освежали пространство истории, но чаще предшествовали новым громовым раскатам – тяжёлым и протяжным во времени. Но это не смущало тех, кто видел своё призвание в том, чтобы коренным образом изменить сложившееся положение вещей. И насилие в очередной раз взрывало бытие, в котором пресловутые «молнии» высвечивали величие исторических единиц и малодушие множества, живущих утехами и злобой нынешнего дня. Как оно всегда и было, отвага и жертвенность терялись в мелкодушии и трусости, а благородство и доблесть тонули в пороках и преступлениях. Яркие победы удачливых