он хочет получить разницу в паях – это нормально и естественно. А во-вторых, он хочет доплату просто так. Доплату без причины. Такой вот он пришел и такой сидит.
Ткачев, конечно же, на время принимает эту игру, потому что, если игра для тебя новая, ты ее на время принимаешь, так уж они, новые игры, придуманы. И мы так придуманы.
– …А все же – почему я должен вам доплачивать?.. Я ведь не спорю. Я только интересуюсь, – говорит Ткачев.
– Почему доплачивать?
– Ну да, почему?
Старичок крутит громадную, довоенного образца козью ножку. Неспешно раскуривает ее. И поясняет:
– А как же, милый. Так уж водится.
– Не вы придумали?
– Не я, – смеется старичок добродушно.
Ткачев интересуется:
– Верю, что так водится, но в чем смысл?
– Ну как же. Ты ведь в три комнаты хочешь, значит, вверх идешь. К пирогу. Так или не так?
– Ну допустим.
– А раз к пирогу идешь – тебя малость и постричь можно, хе-хе-хе…
И старичок (он и впрямь мил и добродушен) выпускает громадный клуб ржавого дыма, отчего старичка становится еле видно. А жена Ткачева подает ему чай с айвовым вареньем. Вкусный чай. Жене очень нравится, что старичок не сраженный горем, не несчастненький, а даже как бы веселый.
– Спасибо, милая.
– Ой, что вы!
– За чаек спасибо. Хороший чай. Как для родственника завариваешь.
Ткачев продолжает расспросы:
– Значит, если я правильно понял, ты хочешь, папаша, денег задаром. Тяжело жить?
– Деньги нужны.
– Зачем?
– И-и, милый.
В разговоре старичок поддерживает любую тему, кроме этой.
А днем позже приходит она – она в темном. Хотя скорее всего это темно-синий костюм Аэрофлота.
Когда-то он был темно-синим, это точно, но сейчас он глядится как темный. Во-первых, потому, что тут уже хорошенько потрудилось время. И еще потому, что Ткачевы подспудно как-никак ожидали, что к ним придут и будут ходить по комнатам в темном, – вот и пришли.
На голове голубенькая пилотка с «орлом», и, когда она ее снимает (а она сняла ее сразу), оказывается, что пришла привлекательная блондинка в темном, чуть склонная к полноте. У Ткачева внутри что-то екает. Срабатывает. И он видит, что она поняла и отметила это. К тому же у нее оказывается имя, с которым так просто не исчезают с твоего горизонта, если ты мужчина и если горизонт твой сугубо научно-технический. А у Ткачева именно такой горизонт.
– Ангелина, – говорит она, протягивая руку.
Это тоже фиксируется. Ее рука.
– Вы вчера нам звонили? – уточняет Ткачев.
– Да.
– В самом начале девятого?
– Да. Как раз в восемь.
– Стюардесса?
– Угадали, – и она улыбается.
А что ж тут было угадывать.
Но угадал, в сущности, не Ткачев. А его жена. Ткачев же слегка ошалел – он водит женщину из комнаты в комнату, и рот у него ни на секунду не закрывается:
– …Это коридор, а это наш балкон, чтобы вам дышать воздухом и чтобы вспоминать родной Ту-104, а это наша