теперь, вероятно, кружил и кружил возле тех невсполотых грядок.
Он проснулся от легких шагов: сухонькая Мари вдруг устремилась к окну; открыв ставни, она приникла к маленькому окошку и вгляделась:
– Наташа! Какое очарованье! Какая луна!
– Да, сейчас полнолуние, – откликнулась бабка Наталья.
– Нет, она замечательная, эта луна, она упоительная! Ты слышишь, Наташа, луна!
– И что же?
– Как что – замечательная же видимость, все как на ладони…
Мари теми же легкими шагами метнулась от окна к своей давней подруге:
– Наташа, милая, ты только не спорь, ты такая спорщица и упрямица, с самого детства. Что ты доказываешь? кому?.. Матрена не права, конечно, бросила нас на произвол: с гостями, тем более с родней, так не поступают…
– С родней только так и поступают, – сказала бабка Наталья. – Именно с родней.
– Но не спорь же. Ведь ты согласна, ведь ты сама нашла этот выход: пойдем туда. Я тебе уступала, Наташа, уступи и ты теперь, ты согласна?
Молчание.
– Ты согласна, Наташа?
Бабка Наталья сказала наконец, что она согласна, и вот в лунную ночь две голодные старухи вышли в огород, подрагивая от холода, и принялись среди ночи обдергивать грядки. Согнувшиеся, они двигались полшажок за полшажком, медленно, поначалу не столько изымая сорняки, сколько – разглядывая. Они было поискали мотыги, но не знали где и не нашли, к тому же ночью, в темноте, вести прополку руками им показалось надежнее. Мальчик, позевывая, тоже вышел за ними – была луна и не спалось.
Они посоветовали ему идти спать, но он отказался, и было удивительно, что они не настаивали: они уже забыли о нем, поглощенные объявившимся и спешным своим делом. Хватая траву под корень, они дергали и дергали, и не сейчас ему было дано узнать, что в старости есть хочется куда острее, чем в любом ином возрасте.
Согбенные, они смещались по грядке медленно, как старые черепашки, он же ходил возле. Он посматривал на луну, которая в тот год холодно и неясно его тревожила. «А ты помогай нам, Андрейка», – сказала Мари, и голос ее, притихшую, выдал – она нервничала. Он стал обдергивать помидоры, приткнувшись меж старухами и двигаясь понемногу следом. Вскоре ему надоело, и, зевая, он только ходил и смотрел, а старая Мари ласковым голоском ему выговаривала: «Ах, лентяй! ах, лентяй! Ты разве не знаешь, милый, кто не работает – тот не ест».
Через час, что ли, Мари сделала попытку разогнуть спину, однако бабка Наталья сказала:
– Нет, недостаточно.
– Но ведь уже четыре грядки, Наташа.
Бабка Наталья не ответила.
– Но ведь огород весь мы никак не осилим!
– Не заставляй меня повторять, Мари. Я же сказала: шесть грядок.
Закончившие шесть грядок, они разом иссякли – сели на землю и не вставали. Было слышно, как они дышат. А через минуту-две они встали и припустили бегом, ибо с желанием поесть больше бороться не могли: даже бабка Наталья слишком быстро устремилась в избу. Мари, конечно, летела впереди как на крыльях. Внук за ними еле поспел.
– Садись с нами, перекусишь, – сказала