часто и кажется, беспричинно. Приёмные родители не смогли этого выдержать, это оказалось слишком сложно для них. Они не ожидали, что дети – это так тяжело.
В пять лет меня вернули через два месяца. Я был черезчур замкнут. Взрослым, решившим взять меня в дети, показалось, что я их ненавижу, поэтому не хочу с ними разговаривать, не хочу быть хорошим мальчиком, бесконечно благодарным, что его приняли в семью. А я, скорее всего, просто банально боялся! Боялся поверить. Боялся доверится.
В 8 лет меня взяли в семью, где уже было два мальчика. Даже не знаю, зачем они взяли меня. Мальчишки были сильно старше – одному 15, другому 17. Они смотрели на меня так презрительно, цедя слова сквозь зубы. При любом удобном случае унижали меня и обзывали подкидышем. Взрослые, почему-то не вступались за меня и видимо решили, что мы должны сами найти общий язык. Однажды мы его нашли. Мы подрались с тем мальчишкой, что помладше. В кровь. После этого я собрал свои вещи и ушёл сам в детский дом. В свои 8 лет я пришёл к директору детского дома, Галине Михайловне, и сказал:
– Я не хочу жить в семье и больше ни к кому не пойду! Моя семья – детский дом!
И больше мне семью не искали.
С женщинами у меня всё предельно просто. Они как-то сами появляются в моей жизни. Я никогда не прикладывал каких-то усилий, чтобы познакомится или кого-то соблазнить. Общение с ними ограничивается ни к чему не обязывающими шутками, лёгкими комплементами и моим обещанием перезвонить.
Была одна девушка, которая вызывала нечто большее, чем простое желание заняться ни к чему не обязывающими сексом и разбежаться. Но меня опередил мой лучший друг. И слава богу! Вряд ли бы я смог дать ей то, что дал ей Никитос, и вряд ли бы Лиза полюбила бы меня так, как любит его. Значит, это изначально была не моя женщина. Интересно, а моя женщина вообще существует? Или я так же всю жизнь буду ждать встречи с ней, как до 18 лет ждал встречи с Ней?
Из размышлений меня вывели мягкие, почти кошачьи, шаги Фаи.
– Лёша, надо поесть. Я поставила тебе на столе. Потом ещё укол и горло побрызгать.
– Снова один бульон?
Улыбается. Значит не злится и не обижается. Это хорошо.
– Можно уже и супчик поесть.
– Фая, – снова беру её за руку.
Сам не знаю, почему, но мне хочется к ней прикасаться.
– Прости меня, ладно? Что-то занесло меня…
Аккуратно высвобождает руку и отходит на безопасное расстояние.
– Ничего, я не обиделась. Кушай, я пока лекарство приготовлю.
С аппетитом съедаю всё, что Фая оставила для меня на столе, кажется, не ел ничего вкуснее! Всё свежее и такое домашнее! Даже хлеб выпечен в хлебопечи, а не куплен в магазине. Если бы она решила проложить путь к моему сердцу через желудок, у неё бы это вполне получилось. Наверное, я за всю жизнь не питался так по-домашнему. В детдоме – столовское питание, а потом – холостяцкое – пицца, роллы, суши, пельмени,