ученый… – Узнав профессию соседа по купе, он повеселел, и Мария Тихоновна вздохнула, словно у нее камень с души свалился. – А по какой специальности, позвольте узнать? Сейсмография?… – Он скупо улыбнулся. – Видите, как получается: вы изучаете естественные причины трясения земли, а получаются такие… рукотворные.
Мария Тихоновна пресекла мужнино красноречие, еле заметно ткнув супруга в бок тощим локтем. На ее призрачном лице проступил ужас. Прохор Николаевич осекся и замолк.
Находиться в тесной клетке этих стен в неблагожелательной, почти враждебной обстановке было неприятно. Петр попытался устроиться на койке и продолжить диалог с дневником, но пара с таким ужасом наблюдала за его мучениями над затупленным химическим карандашом, что он бросил это занятие и позвал Сеню, которого не хотел оставлять одного, на выход. Добрая половина вагона уже разбежалась по станции и, проходя мимо открытых дверей купе, Петр видел лишь редких, особо озабоченных куркулей, которые сторожили свои бесценные тюки и чемоданы. Измученная, кое-как прикорнувшая в закутке Зинаида Осиповна подтвердила, что поезд застрял на станции и что основные пути освобождают, чтобы прошли воинские эшелоны.
Спутники отправились к вокзалу. Петр меньше месяца назад проезжал эту станцию с запада на восток, и тогда огромная, заполненная товарняками и пассажирскими отстойниками, разлинованная рельсовыми путями территория поразила его точным, размеренным ходом сложного, совершенного и продуманного механизма. Сейчас вокзальный пульс бился в такт мятежного камертона, сорвавшегося с ритма. Озабоченные люди сновали вокруг бестолково: кто- то бежал, кто-то метался из стороны в сторону, а кто-то, напротив, застыл как бревно. Появилось множество военных, и вдоль вокзала ходили патрули, хотя вид у них был несобранный, словно их вчера одели в форму и они не знали, что им делать.
– Если долго стоим, в магазин бы зайти, – пробубнил Сеня. – Тут есть магазины? Я бы ботинки купил… раз все равно не едем.
– Зачем тебе ботинки? – удивился Петр, которого эпатировало это прозаическое желание, высказанное в столь патетический момент.
– Думаете, украдут? – забеспокоился Сеня, широко раскрыв светлые, неподвижные оловянные глаза. – А я обувать до Москвы не буду, под подушку заныкаю.
Петр пожал плечами.
– Может, не украдут… но…
Ему не хотелось говорить, что городские ботинки, о которых мальчик, вероятно, мечтал в своей деревне, вряд ли пригодятся ему в психиатрической больнице.
– Неудобно в сапогах, – объяснил Сеня. – Все-таки в Москву еду… к важным людям…
Он почему-то проглотил окончание фразы, а Петр возразил ему со вздохом, представив цинизм и хладнокровие медиков, изо дня в день врачующих души:
– Важные люди тебя простят. Они всякое видели.
Когда они подошли к вокзальному зданию, выстроенному с соблюдением всех правил