Франкфуртский выстрел вечерний. Олег Юрьев

на крыше сарая,

      Завалы разобраны, сети сняты,

      Предатель с начальником стражи на ты,

      Мы спим, на подушку пуская слюну —

      Цари-чернокнижники входят в страну:

      Помилуй нас, Господи Боже,

      Опять мы попались на то же.

      «На волны попятный выпят...»

      На волны́ попятный выпят

      в шкурке полувосковой

      полый тополь солнцем сыпет,

      мертвый, полувековой —

      сучья старческие глáдки,

      желтой серой заплыли́,

      листья – гнутые облатки

      на клею и на пыли —

      не нагнутся в токе сорном

      паутинных кристаллид…

      Вдовья тополь, газом черным

      вся очеркнута, стоит

      за рекой. Сходить бы – не с кем,

      да и как назад потом? —

      мо́стом Александро-Невским,

      топким охтенским мостом

      за рекý, где сушь литая

      женских то́полей аллей?

      Пух летит не долетая

      от утопших тополéй:

      водный шар в магнитной раме,

      пух искрящийся над ним…

      Кем родиться в смертном сраме?

      – только тополем одним,

      кем же кроме? Кроме – некем,

      кроме тополя в окне…

      Разве только – блеском неким

      вскользь по вздыбленной волне..?

      «А вернемся – в ртутный город, без мгновенья золотой...»

      …а вернемся – в ртутный город, без мгновенья золотой,

      как перчатка наизнанку, шевелящий пустотой,

      где с ладони краснопалой на дворцы и на дворы

      леденеющего жара разбегаются шары;

      …будет тихо на причале – ни огня, ни корабля,

      лодочник культю протянет в направлении рубля

      и польет волна косая, золотея с-под винта,

      от причала до причала, от моста и до моста;

      …или будто бы случайно я тряхну из кошелька

      три текучие крупинки дорогого порошка,