они из разных экономических слоев. И социальных тоже. Эта была домоседкой. – Ева осмотрела пятна засохшей крови на простыне и ляжках жертвы. – Медицинская экспертиза наверняка подтвердит, что она была девственницей. – Она нагнулась. – Синяки на ляжках, бедрах и груди. Он был груб с ней. Пибоди, проверь видеозапись и скажи, с кем мы имеем дело.
– Есть, лейтенант.
«Почему он причинял тебе боль? – думала Ева, изучая труп. – Почему он хотел этого?»
Сидя на корточках около тела, она вспоминала себя, скорчившуюся в углу. Зверски избитую, покрытую синяками, окровавленную.
«Потому что я могу».
Она отогнала воспоминания и поднялась на ноги. Боль может быть сексуальной, может быть частью обольщения. Но здесь не было ничего романтического. Хотя он по-прежнему использовал лепестки роз, свечи, вино и музыку.
Почему эта сцена казалась злой пародией на романтику, а не искренней попыткой создать соответствующее настроение? Было выпито слишком много вина, часть которого пролилась на стол и ковер. Огарки свечей застыли в засохших лужицах воска. Рукав нового платья был разорван.
За всем этим скрывалось насилие, которого не было в первом случае. Может быть, он потерял власть над собой? И счел убийство более возбуждающим действом, чем секс?
Вернулась Пибоди.
– Видеокамера была только одна. У входной двери. Я взяла дискету с записью прошедшего вечера и ночи. Ни в коридоре, ни в лифтах камер нет.
– Ладно. Давай поговорим с соседкой.
Извещать ближайших родственников – дело мучительное. Привыкнуть к этому невозможно. Ева и Пибоди стояли на крыльце маленького двухэтажного дома. По обе стороны от двери находились ящики с веселой красной и белой геранью, окно прикрывали белые занавески с оборками.
Вокруг было спокойно, как в церкви. Тихие узкие улочки, цветы и раскидистые деревья.
Ева никогда не понимала людей, живущих в пригороде, где выстроились в ряд аккуратные домики с палисадниками, обнесенными никому не нужными заборами. И не понимала, почему многие люди мечтают о собственном домике и участке в предместье как о земле обетованной.
По ее мнению, с таким же успехом можно было мечтать о собственной могиле.
Она нажала на кнопку и услышала, что в доме раздались три протяжных звонка. Когда дверь откроется и она скажет то, что положено говорить в таких случаях, этот дом уже никогда не будет прежним.
Им открыла симпатичная светловолосая женщина. Женщина с фотографии на тумбочке. Наверняка мать. Ева тут же заметила фамильное сходство.
– Миссис Лутц?
– Да. – Женщина приветливо улыбнулась, но в ее глазах читалось недоумение. – Чем могу служить?
– Я лейтенант Даллас. – Ева предъявила свой жетон. – Нью-Йоркская городская полиция. Это моя помощница, сержант Пибоди. Можно войти?
– А в чем дело? – Женщина подняла руку и пригладила волосы. В ее голосе прозвучала тревога.
– Речь идет о вашей дочери, миссис Лутц. О Грейс. Можно войти?
– Грейси? Только не говорите