маленьким городком. В нем не было пешеходных дорожек, гулять по которым бы приходилось больше сорока минут. К тому же погода в конце лета была мягкой и приятной. Сентябрь вот-вот начнется. Он еще не успел вытеснить августовское тепло из уютной Англии. Солнце медленно опускалось за горизонт, окрасив небо в пурпурно-красный цвет. Светило очень подходило к цвету руки Киры.
Девушка посильнее прижала платок к поврежденному месту, хотя кровотечение уже остановилось. Злость охватила Киру целиком. Из-за этого девушка запустила нежелательную цепную реакцию. С помощью своих сил Кира заставила Толстого ощутить ярость. Она просто выместила на нем свою злость. Кира заставила парня грязно играть против собственного друга и тем самым спровоцировать ссору.
Реакция пожилого мужчины, правда, не входила в планы Киры: девушка совсем не хотела раздувать драку до таких масштабов. Она вообще не замечала старика, пока тот не попал в поле ее зрения и не бросился на парней. Злость охватила их всех.
Кира с радостью бы ударила саму себя. Ей хотелось что-нибудь разбить. Что-то большее, чем глупую бутылку воды. Она ненавидела этот город, ненавидела свои силы, ненавидела свою жизнь. Ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть – единственная способность Киры. Как далеко зашла бы девушка, если бы бутылка в ее руке не треснула?
Она вдохнула вечерний воздух так, будто могла вместе с ним выдохнуть прочь свои эмоции. Девушке требовалось спрятать гнев подальше. Куда-то в глубь себя – чтобы изолировать его от других людей.
Когда она подошла к двери узкого таунхауса в Охотничьем переулке, ее мать уже поужинала. Порция макарон ждала Киру на столе. В качестве соуса был только кетчуп. Просто праздник какой-то.
Кира ткнула указательным пальцем здоровой руки в макароны. Они уже слиплись в большой кусок теста.
– Ты вернулась, – прозвучал позади девушки голос матери. Когда миссис Венин прошла на кухню, ее взгляд упал на мокрый платок в руке Киры.
– Что ты опять натворила?
Мать сразу же потащила Киру к раковине и потянула ее окровавленную руку под кран. Каждое движение отдавало грубостью – словно миссис Венин имела дело с топором, а не с руками собственной дочери.
Кира почувствовала острую боль. Струя воды ударила в порез, но девушка не издала ни звука. Все было хорошо. Она молча изучала мать, пока та промывала раны дочери. Миссис Венин была облачена в свой любимый костюм – халат медсестры. Наверное, однажды ее похоронят в этом голубом халате. Ее мать умела только работать, как казалось Кире. У женщины не было друзей. Никто не приходил к ним в гости.
Взгляд девушки упал на шею матери. Миссис Венин забрала волосы наверх, так что длинный шрам на горле был виден особенно хорошо. Он тянулся от подбородка до ключиц. С годами след становился все прозрачнее, но все же его сложно не заметить. Для Киры этот шрам служил единственным напоминанием об отце. Воспоминание, которое девушка хотела стереть из своей памяти.
Миссис Венин взяла пластырь с полки и заклеила порез Киры.
– Скоро