он в командировке. Осколок у нее с войны, неудаленный. Операцию, наверно, будут делать.
– А за что он ее бьет? – взглянул в глаза матери Пашка, не оценивая известие про осколок.
– Дурной потому что… Да и чужая душа – потемки, – расхожей отговоркой отделалась Валентина Семеновна от непосильного вопроса сына, от его въедливого взгляда.
В разговор втиснулся Лешка:
– А вот Череп, то есть дядь Коля, по-другому говорит. Чужие штаны – потемки.
– Укоротить бы тебе язык-то, вместе с твоим дядь Колей! – взбунтилась Валентина Семеновна. – Ты хоть в школе-то не суйся, куда не просят! – Обернулась на Пашку, ответила с тихим вздохом: – Ревнует он Маргариту. Ревность, Паша, такая зараза, что не приведи бог. С ревностью вся жизнь насмарку… Рано тебе этим голову забивать. Вырастешь – тогда поймешь.
Пашка не спросил более ни о чем, но Валентина Семеновна с настороженностью заметила в его глазах, в его лице какую-то страдальческую темь, упадок. Она внутренне содрогнулась, забегая куда-то далеко вперед: неужель братья войну затеют из-за соседской Таньки? Слава богу, Востриковы съезжают из барака.
Валентина Семеновна подгадала момент – в отсутствие Пашки, – предупредила младшего сына:
– От Таньки Востриковой подальше держись! Слышишь? Больше без трусов с ней по дровяникам не лазь, Дон Жуан белобрысый.
– Кто такой Дон Жуан? – сердито спросил Лешка.
– Такой же, говорят, в детстве востряк был! – рассмеялась Валентина Семеновна, обняла Лешку. – С первого дня на одни «пятерки» учись. Ты вон какой вёрткий. Любого обставишь.
Только мать за порог, Лешка брату – прежнее заявление:
– Я сам в школу дойду! Чего меня вести? Не девка!
– Букет не выкинешь? – строго спросил Пашка.
– Не выкину!
– Обещаешь?
– Клянусь!
Лешка чин чинарем обернул букет приготовленной матерью слюдой, тряхнул новеньким ранцем за плечами и был таков.
Над школьным двором и школьным стадионом, где будет праздничная линейка, гремели мажорные марши. Эхо неслось по окрестным улицам, по которым нарядными вереницами плыли на зов маршей счастливые и возбужденные школяры.
Школа – типовое, четырехэтажное, желто выбеленное здание, с пилястрами и барельефами писателей-классиков по фасаду, с трехступенчатым широким крыльцом, на котором две статуи: мальчик с глобусом и девочка с книжкой; и глобус, и книжку мелкие шкодники все время пытались исколупать или оторвать. Воздушные шары, кумачовые растяжки с призывами, пылкие пионерские галстуки, и цветы всех сортов и оттенков…
Лешка Ворончихин влился в людской школьный нарядный поток, сам украшенный букетом. Но после оврага, не доходя до перекрестка, резко увильнул в сторону от школы. И двинулся вперед уже не шагом, а почти бегом. Все дальше отдалялся грохот духовых труб из школьного колокола, все больше полонил уши звук летящего встречь ветра.
Лешка не вошел, а ворвался в библиотеку. Посреди библиотеки стояла невзрачная незнакомая тетка в черном