где сжался на расплющенном тощем матрасе, натягивая на голову скомканное одеяло. И ему показалось, что его влепили, вмазали в теплое пластилиновое месиво, в котором уже увязло, залипло множество безликих людей.
Он вдыхал затхлый воздух, наполненный кашлем, сиплым дыханием, и горько, с больным изумлением, вспоминал, что совсем недавно нес в руках дивные цветы, благоухающие целомудренной свежестью. Чувствовал грубое, нечистое одеяло и истертый другими телами грязный матрас, столь не похожие на его прохладные крахмальные простыни, свежий пододеяльник, батистовое покрывало. Над ним горели тюремные светильники, его окружали шершавые стены каземата, куда он был брошен из своей изящной, с красивыми вещами, квартиры, где горела разноцветная лампа, опушенная павлиньими перьями. При встречах его обнимали приятели, целовали гламурные красавицы, а теперь его ухоженное тело было жестоко избито. И никто не спешил на помощь, никто не хватился его, никто не объяснил эту ужасную перемену. И его испуганная, униженная душа жалко прячется в глубине изнасилованного тела.
– Ты кто? – услышал он громкий шепот. Выглянул из-под одеяла.
Близко от него, с соседней койки, смотрело заросшее светлой щетиной лицо, долгоносое, лобастое, с дрожащими в тревожном блеске глазами.
– Я Серж. А ты?
– Андрей. Ты откуда? Московский или гость столицы?
– Московский.
– Я с Беларуси. Где взяли?
– Что взяли?
– Где в мешок посадили?
– У дома, когда выходил.
– Меня на Белорусском вокзале. Перед самым поездом.
– За что нас взяли? Зачем?
– Рабы. Ты теперь раб. Здесь все рабы.
Андрей кивнул туда, где, похожие на бесформенные глыбы, спали люди.
– Что за место? – Серж обвел глазами бетонные стены и своды. – Тюрьма или что?
– Подземелье. Сталин для себя на случай атомной войны вырыл. Глубоко. Никакая бомба не прошибет.
– А кто же нас в рабство взял?
– Тат Керим Вагипов, который в Москве все рынки держит.
– И «Райский рынок»?
– И его.
Какое-то тягучее больное подозрение возникло у Сержа, и он старался связать рассыпающиеся воспоминания, незавершенные мысли, в которых брезжила отгадка того, что с ним стряслось. Там, перед стрельчатой аркой с надписью «Райский рынок», перед зловонным провалом, у которого явился китаец, уже началось его пленение, его путь в преисподнюю. В артистическом клубе «А12» Вавила, похожий на усатого моржа, что-то говорил ему про богача Керима Вагипова, про сталинское подземелье. И это было предвестием близкой беды, которому он не внял. Беда сжимала вокруг него свой железный обруч, а он танцевал на льду среди чудесных соборов, любовался Венерой, возникшей из перламутровой пены.
– А кто такой Сен? – Серж осторожно водил лопатками, на которых горели побои.
– Палач. До тебя на койке тридцать три спал молдаванин. Сен кинул его в печь для сжигания мусора.
– За