Вам не простят Зюдердама и замка Флери, уж будьте уверены. Умерьте гасконский задор и будьте готовы к любым сюрпризам. Уклоняйтесь от дуэлей, насколько возможно, – да-да, вот именно! Ибо любая дуэль может оказаться не дуэлью, а предлогом для беззастенчивого убийства… или судебной расправы. Когда вы пойдете куда-нибудь вечером, пусть вас сопровождает слуга с мушкетом, а лучше двое. Выходя из дома, не поленитесь посмотреть вверх – на голову вам может обрушиться балка или камень. Мостик под вами может оказаться подпилен. В ваш стакан может быть подсыпан яд. Вообще, старайтесь без особой нужды не выходить из дома даже светлым днем – и пореже оставаться в одиночестве даже в центре Парижа. Бойтесь женщин – они губили даже библейских богатырей… Запомните все это накрепко, речь идет о вашей жизни…
– Разумеется, монсеньёр, – почтительно ответил д’Артаньян.
Но мы с прискорбием должны сообщить читателю, что гасконец, подобно многим сорвиголовам столь юного возраста и неуемной бравады, посчитал эти предостережения чрезмерно преувеличенными, а опасения кардинала – излишними. В конце концов, он, по его твердому убеждению, был чересчур мелкой сошкой для столь высокопоставленных и могущественных особ, занятых сварами и враждой с особами своего полета. Как выражаются в Беарне, страшнее разъяренного медведя зверя нет, но муравей всегда проскользнет меж медвежьими когтями. А для ее величества и новоявленного герцога Орлеанского рядовой мушкетер роты гвардейцев кардинала, пусть и доставивший несколько неприятных минут, был, в сущности, муравьем – вроде тех рыжих, которыми богаты гасконские леса… Д’Артаньян в этом нисколечко не сомневался. «Перемелется и забудется», – подумал он беззаботно, уже придя в относительно хорошее расположение духа: как-никак предстояло примерять у портного красный плащ с вышитым серебряной канителью крестом…
Планше встретил его, улыбаясь во весь рот и напустив на себя столь таинственный вид, что это заметил даже д’Артаньян, всецело поглощенный собственными мыслями, как радостными, так и угрюмыми.
– Что случилось? – спросил д’Артаньян, у которого перед глазами все еще стоял большой зал замка Флери, а в ушах звенела сталь.
– Небольшой сюрприз, сударь… Можно сказать, нежданный подарочек, намедни прибывший…
– Так неси его сюда.
– Мне бы самому хотелось это сделать, сударь, но я не смею…
– Что за черт, я тебе приказываю!
– Все равно, сударь, как-то неудобно…
– Отчего же?
– Подарок, сударь, как бы правильнее выразиться, сам пришел…
– Прах тебя разрази, он что, живой?
– Живой, только это не «он»…
– Планше! – рявкнул д’Артаньян, осерчав и потеряв всякое терпение. – Вот такие вот, как ты, и строят ратушу[12], дьявол тебя побери со всеми потрохами! Назначь тебя интендантом строительства[13], оно, богом