мои ноги? Что Я делаю, – отвечал Господь, – теперь ты не разумеешь, а уразумеешь после. Тихая и таинственная важность этих слов требовала скорого и безусловного повиновения. Но Петр в своих действиях привык следовать больше чувству. «Что тут разуметь, – думал он, – если дело идет о таком уничижении Учителя и Господа». Горячо он возражает: Не умоешь ног моих вовек. Все движения говорящего показывали, что он готов сдержать свои слова. В другое время такое смирение, может быть, заслужило бы похвалу, но не теперь. Если не умою Тебя, – отвечал Господь, – не имеешь части со Мною. При этих, хотя все еще таинственных словах нельзя уже было не понять, что дело идет более чем о чувственном умовении, и Петр тотчас пробудился от сомнения. «Твори со мной что угодно, – подумал он, – только не лишай части с Собою». И он горячо воскликнул: Господи, не только ноги мои, но и руки, и голову… (Ин. 13, 6–10).
Во время знаменательной прощальной беседы Иисуса Христа с учениками Петр самоуверенно заявляет свою непреклонность следовать за Господом даже до смерти. Я душу свою положу за Тебя, – говорит он Господу. Душу свою положишь за Меня? – отвечает Господь, – истинно, истинно говорю тебе: не пропоет петух, как отречешься от Меня трижды. Такая мрачная измена Учителю любви Петровой показалась положительно невозможною. Чтобы сильнее отвратить от себя подобное нарекание, детская самонадеянность не усомнилась употребить даже небезобидное для других сравнение. «Если и все соблазнятся о Тебе, – сказал смущенный Петр, – я не соблазнюсь. Я с Тобою готов и в темницу, и на смерть». «Симон, Симон! – отвечал ему Господь с чувством глубокого умиления. – Если бы ты знал, с какими врагами должно иметь вам дело! Вот сатана просит дать ему волю, чтобы рассеять вас, как пшеницу. Но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя, – и ты, когда восстанешь от падения сам, утверди тогда и братьев твоих» (см.: Ин. 13, 36–38; Лк. 22, 31–32). Это было предсказание, и оно потом сбылось с буквальною точностию.
Окончилась вечеря, прекратилась прощальная беседа, Господь перешел поток Кедрон и, взяв трех избранных учеников – Петра, Иакова и Иоанна – удалился в сад Гефсиманский для молитвы. Душа Его смертельно скорбела и тосковала, и Он просил учеников бодрствовать вместе с Ним. Но когда Он, пав лицом на землю, с кровавым потом горячо молился Богу Отцу, ученики Его крепко заснули. Господь, подошедши к ним, обратился к Петру: Симон, ты спишь? Вот и одного часа не мог ты бодрствовать со Мной! (см.: Мк. 14, 33–37; Лк. 22, 41–46). В этих словах Господа слышался упрек Петру. Только сейчас он высказывал свою полную готовность идти всюду, даже и на смерть, за своим Учителем, а теперь не мог бодрствовать с Ним, не мог разделить с Ним последних минут, минут сердечной тоски, душевной скорби.
Но вот настал час. Появилась толпа народа с фонарями и светильниками, с мечами и кольями. Это шел предатель на свое злодейское преступление. Возмутилась душа Петра – он не выдержал, извлек меч, ударил им первосвященнического раба по имени Малх и отсек ему правое ухо. Эта горячая несдержанность