и пальцы рублены, видать, кольца и серьги рвали с нее. Да и зверье уже до тел добралось… смотреть жутко…
– Наоборот! – прервал Илью злым голосом Осьма. – Пускай посмотрят да поймут, с кем дело иметь придется. Торговый поход, случается, настоящей войной оборачивается. Этому и учим! Пусть видят!
«Та-ак, похоже, что нарвались на банду. Если бы конные сопровождали телеги с полоном, то часть пленных обязательно шла бы пешком – место в телегах заняло бы их имущество. Значит, банда, примерно в тридцать рыл – десяток верхами и два десятка в телегах. Встречных убивают… ненужные свидетели? Блин! А дорога-то к Гришкиному селу ведет! Он-то расписывал: село большое, есть постоялый двор, можно отдохнуть и поторговать…»
– Господин десятник, отрок Григорий…
– Погоди, Гринь, – Лука нагнулся с седла к пешему мальчишке, – что по этой дороге дальше будет?
– Версты четыре… может, пять, и будет развилка. Если по левой дороге, то к моему селу… ой!
– Тихон! Готов? – Лука обернулся к племяннику. – Тогда быстро к развилке! Разберешься, куда тати повернули, и гонца к нам! Все. Пошел, пошел!
– За мной, рысью!
– Далеко еще до твоего села? – снова обратился Лука к Григорию.
– Дня два… как идти, если поспешить, то можно и быстрее…
– Да не бойся ты, догоним татей! Оставим обоз и верхами! Успеем!
Лука Говорун ошибся – не успели. Совсем немного, но не успели, зато с тем большим ожесточением накинулись на налетчиков.
Тати, увлекшиеся грабежом, оказались совершенно не готовы к стремительной и безжалостной атаке регулярного воинского подразделения. Село к тому времени разорили уже весьма основательно, но закругляться захватчики явно еще не собирались. «Веселье» было в самом разгаре, когда на головы обнаглевших от безнаказанности разбойников свалился конный десяток Луки Говоруна при поддержке Петькиных отроков с самострелами, доказавших, что в Академии их все-таки не напрасно гоняли в хвост и в гриву эти два месяца. Так что разобрались с татями быстро, вполне профессионально и совершенно не мучаясь вопросами о превышении меры необходимой самообороны. Не успевшие разбежаться и спрятаться в лесу жители села встретили ратнинцев с приличествующим случаю сдержанным восторгом.
На усадьбу и постоялый двор Гринькиного отца – Игната Григорьевича – напали в первую очередь: наверняка основную добычу планировали взять с него, но, судя по всему, получили там достойный отпор. Крепким мужиком был Игнат, иного воина, пожалуй, стоил, даром что купец. Но вот жену свою так и не уберег: Гринькина мать лежала в глубине двора, возле калитки в ограде, – простоволосая, явно наспех одетая, со стрелой в спине – достали, видно, бабу, когда она пыталась убежать. Из полусгоревшего дома вынесли труп старой ключницы с разбитой головой да между забором и сараем нашли старика, хоть и раненого, но живого. Гринька кинулся к нему с надеждой:
– Дед Семен!..
– Гринька, ты?.. – заплетающимся языком проговорил тот, увидев парня,