тут сидеть за преступление, которого не совершал.
По ее лицу пробежала тень, и это не укрылось от Евгения.
– Ты что, не веришь мне? Ты думаешь, я убил Бориса? Ну скажи же, скажи мне, что ты считаешь меня убийцей, и я не стану приставать к тебе со своими просьбами. Как-нибудь обойдусь.
В эту секунду он был так похож на себя прежнего – резкого, жесткого, преуспевающего, безжалостного, что Наталье стало казаться, что она сходит с ума. Может быть, ничего не было? Может, ей все приснилось – и арест, и следствие, и суд, и даже сегодняшний день?
– Что ты, Женечка, я верю тебе. Если бы я считала тебя убийцей, я бы не вышла за тебя замуж, когда ты был под следствием. Я же сделала это, потому что верила в твою невиновность. И хотела, чтобы все вокруг знали: я не считаю тебя преступником. И я сделаю все, что нужно, чтобы тебя оправдали.
Три часа тянулись невыносимо долго, ей все время приходилось искать темы для разговора, и темы эти почему-то так быстро иссякали…
– Как у тебя со здоровьем? – заботливо спрашивала она.
– Порядок, делаю зарядку, поддерживаю форму. Не беспокойся, я глупостями не увлекаюсь.
– Ты не чифиришь?
– Я не сумасшедший, – усмехался он. – И себя не на помойке нашел.
– Тебя здесь не обижают? Знаешь, мне рассказывали, что в колониях есть паханы, мужики, шестерки, обиженные, в общем, целая иерархия. И не дай бог впасть в немилость у пахана, тогда совсем жизни не будет, а то и убить могут. Это правда, Женя? Я так боюсь за тебя.
– Правда, Ната, правда, но ты за меня не бойся. Главное в жизни деньги, у кого они есть, тот и пахан. У меня много денег, и не только в Москве, а по всей России и даже за рубежом. Это ни для кого не секрет, деньги у меня законные и конфискации не подлежат. Стало быть, обижать меня никто не станет. Ты у мамы бываешь?
– Конечно, Женечка, каждую неделю захожу и звоню через день. Ты за нее не беспокойся, у нее все в порядке, за тебя только очень переживает.
– Скажи, а там, в Москве, все поверили, что это именно я Бориса убил? Неужели ни одна живая душа не усомнилась?
– Нет, Женечка, никто, кроме меня, не верит, что ты этого не делал. Ну ты сам посуди, ведь тебя все видели, и даже Борис перед смертью сказал, что это ты в него стрелял. И на твоей одежде обнаружили частицы пороха, а на пистолете – микрочастицы твоих шерстяных перчаток, в которых ты обычно в гараже работаешь. Мне же следователь все документы показывал. Как тут не поверить? И я бы поверила, если бы не любила тебя так сильно. Пойми, Женя, я ведь не верю в твою виновность не потому, что улики слабые, а только лишь потому, что не хочу верить. А улики-то на самом деле…
– Я понял, – перебил ее муж. – Значит, ты тоже уверена, что это я убил Бориса. Ты тоже, как и все, считаешь меня убийцей. Ты готова отвернуться от меня. Что ж, валяй, не буду тебя удерживать, устраивай свою жизнь по своему разумению. Только объясни мне, зачем ты замуж за меня вышла в таком случае?
– Но я люблю тебя, неужели ты не понимаешь этого? Мне все равно, убийца ты