медленно поднялась с дивана, на котором сидела, сгорбившись, распрямила спину, вздернула подбородок и окинула Настю сияющим взглядом.
– Вы же видите, мы вместе. Значит, все получилось как он хотел.
– Скажите, Людмила, а вы не помогали ему осуществить этот замысел?
– Я всегда и во всем помогала Леониду.
– Значит, плохо помогали, – с внезапной злостью сказала Настя. – Потому что Леонид Параскевич ушел из жизни через тридцать минут после наступления полуночи. И я вынуждена сделать вывод, что или меня обманываете вы, Людмила, или вас саму обманывает кто-то еще. У вас есть близкие родственники?
– Какое это имеет отношение к Леониду?
– Никакого, поэтому я и спрашиваю. Есть или нет?
– Есть двоюродные сестры отца, но они уже старые.
– А ваши родители?
– Умерли. Давно уже.
– У этих двоюродных сестер есть семьи, дети?
– Да, конечно. Но я не понимаю…
– И не надо. Кем были ваши родители, чем занимались?
– Отец был искусствоведом и коллекционером, очень известным.
– Значит, вы – богатая наследница?
– Это все предназначалось Леониду.
– А если бы вы не встретили Параскевича?
– Я должна была его встретить, это было предначертано свыше.
«О боже, – взмолилась Настя, – дай мне силы это вынести. Если она еще раз вякнет про предназначение, я задушу ее собственными руками».
– Ваши родственники знали о наследстве?
– Разумеется. Они много раз заговаривали со мной об этом, но я им объяснила, что все это принадлежит тому единственному мужчине…
Из квартиры Исиченко Настя вышла обессиленная, словно только что разгрузила на овощебазе вагон картошки. По дороге в городскую прокуратуру она пыталась сложить из полубредовых высказываний Людмилы более или менее связный рассказ. Ей все время мешало желание отделить бред от реалий, но в конце концов Настя поняла, что занятие это пустое, поскольку пришла к твердому убеждению, что, кроме очевидного бреда и вполне реальных событий, здесь имел место какой-то ловкий обман, который и не позволяет четко отделить сумасшествие от действительности, цементирует их, сплетает в единое целое.
На следователя Ольшанского было жалко смотреть, его скрутил очередной приступ гастрита, который заставлял Константина Михайловича сидеть за столом ссутулившись и не давал ему расправить плечи.
– Ты не обращай на меня внимания, – проскрипел он несчастным голосом, когда Настя разохалась по поводу его болезненного вида. – Я уже съел все, что причитается, – и аллохол, и смекту, и фосфалюгель, теперь остается ждать, когда подействует.
– А когда подействует? – с сочувствием спросила она.
– Минут через двадцать, если повезет.
– А если не повезет?
– Начну глотать по новой. Рассказывай, что нового узнала.
– Константин Михайлович, у нас в процессе отработки ревности выплыла одна странная особа – Исиченко Людмила Борисовна.