серьезнее! Можно подумать, Леля сама не понимает, что сорокалетняя женщина, демонстрирующая ужимки пятнадцатилетнего подростка, выглядит смешно и жалко. Но Леля ведь никогда! Никогда-никогда!
Она же не уродует себя, как вон та сворачивающая за угол девица! С волосами, выкрашенными в три цвета: бледно-синий с зеленоватым оттенком, почти бирюзовый, вырвиглазный персиковый, скорее даже оранжевый, и – ослепительно белый. Собственно, в пестрых волосах нет ничего ужасного… Вот если бы трехцветная девица надела длинное черное пальто или коротенькую джинсовую курточку (трехцветную, как волосы, или белую), было бы отлично. Но на фоне унылого пуховика цвета подгнившей болотной тины и еще более унылого полосатого серо-коричневого шарфа грубой вязки пестрая девицына голова выглядела неуместно, как бриллиантовое колье с купальником. Она-то, Леля, всегда чувствовала, что уместно, а что нет.
Сам Вадим Леонтьевич Рерих, модный питерский стилист, владелец крупнейшего «бьюти-центра», а для нее и Леньки просто Дим, говорил, что у Лели чувство стиля врожденное. Как музыкальный слух. Так что Лидия Робертовна – просто дура!
– Чтоб тебе сдохнуть!
Она вздрогнула. Не от страха (ничего пугающего в раздавшемся подле голосе не было, голос как голос, женский, по-старчески скрипучий) – от неожиданности. Или от неловкости, что ли. Как будто на новое – белое-белое! – пальто нагадила вдруг пролетавшая птичка. И теперь посреди сияющей белизны – отвратительное пятно. Ни ты в этом не виновата, ни тем более птичка. И страшного, в сущности, ничего. Но неприятно. Мало было звонка от свекрови, так еще и это!
Секундой позже она почувствовала и запах. Не то медицинского чего-то, не то химического. С отчетливой примесью гнилой затхлости.
– Чтоб тебе сдохнуть! – повторил голос.
Леля осторожно повернула голову. Хотя ей совершенно не хотелось. Как будто, если не смотреть, окажется, что скрипучий голос просто померещился, и никакого запаха нет, и той, что его источает, – тоже.
Но она была.
Старуха, конечно. В полном соответствии с голосом и «ароматом».
Леля уже видела ее – но раньше только издали, а тут вдруг ведьма зачем-то решила подойти. Хотя, может, это вовсе и не та, что несколько раз за зиму Леле попадалась. Все бедные старухи похожи одна на другую. Хотя эта пожалуй что и особенная.
Гротескная настолько, что казалась ненастоящей. Как будто под обильными лохмотьями – никакого тела. Пустота. Хотя, конечно, просто тощая старуха. Напялила на себя почему-то много всякого тряпья – словно собиралась на маскарад и не смогла выбрать, какой костюм ей больше к лицу. К лицу, да. Темному в тени обвисших полей нелепой джинсовой панамы, с почти черными провалами морщин. Какой маскарад?! Скорее уж мешок старья из благотворительной конторы… Точно! И запах этот – наверняка запах дезинфекции. А навертела на себя столько одежды, чтобы не мерзнуть. Или… или просто негде держать свое «имущество»… Это же просто нищенка! Бомжиха!
Нищих Леля