Хомомахия. Игорь Поляков

рождается, а когда умирает. Мы идём в этом мире от одного события к другому, даже не осознавая, насколько важны они в нашей жизни.

      В глазах Ильдуса появляется жизнь. Или он просто впервые мигнул.

      Или – вышел из комы.

      Я не жду, что он что-то скажет.

      Мне не нужны слова.

      Мне интересны мысли.

      – Я не говорю, что смерть – это хорошо. Или плохо. Это просто данность, которую человек не может изменить. Это суть бытия, которая определена самим фактом рождения. И родившись, надо сразу же готовиться умирать – ибо, будучи готов к этому, ты перешагнёшь через черту с улыбкой.

      Ильдус открывает рот и говорит:

      – Мне сегодня исполнилось двадцать три года.

      Кивнув, я улыбаюсь. Промежуток времени в восемь тысяч триста девяносто пять прожитых дней. Ничто, по сравнению с вечностью. Горсть сухого мелкого песка, стекающая сквозь пальцы и подхваченная ветром в пустыне.

      Холодный ветер, бросающий в лицо колючие льдинки замороженных пространств.

      Ильдус продолжает говорить, словно он только что понял, что пути назад нет:

      – Двадцать три, а я будто только сейчас начал жить. Я ведь даже нигде не был, кроме Казани. И девушки у меня нет. И не было. Мама не знает, где я. Просто вышел из дома и всё. Учитель сказал, что так надо, но не сказал – кому? Я поверил, но сейчас думаю – зачем? Я понять не могу – что я здесь делаю и как я оказался в этом месте?

      – Наставник отправил тебя умирать? – я пристально смотрю в глаза парня.

      – Нет, – он мотает головой, но в его глазах я вижу понимание, – он сказал, что это мой путь к Аллаху.

      – Он прав. Путь к Богу может быть разным – и ты выбрал наикратчайший. Хотя, – я вздохнул, – ты уже свернул с него и нарезаешь круги рядом. Впрочем, никогда не поздно сделать шаг в правильном направлении. Ты ведь знаешь, что у тебя в рюкзаке?

      – Да.

      – Вот. Сделай так, как сказал Наставник.

      – Но я не хочу.

      – Я повторю вопрос – Наставник отправил тебя умирать?

      Парень, стиснув зубы и сжав кулаки, молчит. А потом кивает:

      – Да.

      Вагон поворачивает и меня прижимает к креслу. Я смотрю во мрак тоннеля, и это в некотором роде лучше, чем смотреть в глаза Ильдуса.