на рубахе и принялся есть. В дверь постучали. Черт! Во время обеда. Ну, да ладно. Войдите!
Дверь медленно отворилась, и на пороге показался Павел Антонович Губский из конструкторского отдела. Неуверенно переминаясь с ноги на ногу, он так и продолжал стоять на пороге.
– Проходите, проходите, Павел Антонович. Что это вы, как в первый раз!? Что случилось? Павел покраснел, опустил глаза и неуверенно, даже как-то нервно, сказал:
– Извините, Владимир Иванович, что врываюсь к вам во время обеда. У меня к вам есть очень важный разговор. Даже…
Тут Павел отвел глаза в сторону, посмотрел в окно и, собравшись духом, выпалил: – У меня к вам даже не разговор, а больше просьба… Я… я… вот тут все написал. Я подумал, что лучше будет на бумаге. Потому, что… вот!
Павел полез во внутренний карман пиджака, извлек оттуда сложенный вчетверо листок бумаги и, не развернул его, передал в руки Владимира Ивановича. Тот, в свою очередь, удивленно посмотрел на Павла, взял листок и, не глядя на бумагу, развернул ее, при этом предложив Павлу присесть. Павел, отрицательно мотнув головой, наоборот, сделал полу – шаг назад и остался стоять.
– Ну, что ж, видимо дело, действительно, серьезное, – как – бы самому себе сказал Владимир Иванович и принялся читать. По мере того, как глаза его пробегали строчка за строчкой, выражение лица его становилось все недоуменней и злей. Брови нахмурились, появилась какая-то тень растерянности и неверия в то, что он только что увидел. Вот, что там было написано:
«Уважаемый, Владимир Иванович! Заранее приношу свои извинения за тот моральный ущерб, который могут нанести Вам мои слова после того, как Вы прочитаете эту бумагу. Я не могу объяснить всех тех причин, которые побудили меня обратиться к Вам с просьбой о денежной помощи. Но прошу Вас поверить мне, что лишь крайняя нужда и отчаяние заставили меня пойти на такую дерзость как эта. Проработав в тресте „Строймонтаж“ вот уже семь лет, я ни разу не позволил Вам усомниться в моей компетентности и честности. Я, насколько мог, добросовестно выполнял свои обязанности, не требуя никакого дополнительного вознаграждения. Поэтому, я считаю, что заслужил некоторое поощрение с Вашей стороны и прошу Вас выделить мне 15000 рублей наличными до конца текущей недели. В случае Вашего отказа, я буду вынужден директору и правоохранительным органам о некоторых подробностях исчезновения государственных денег, имевшем место 31 января с. г., и о котором мне случайно стало известно в ходе нашей с Вами совместной командировки в г. Харьков. Заранее предупреждаю, что у меня имеются некоторые предположения о том, куда делись вышеупомянутые деньги. Моими соображениями, наверняка, заинтересуются в прокуратуре. Извините за столь резкие слова, но другого выхода у меня нет».
Подписи под текстом не было.
Владимир Иванович медленно сложил исписанный листок, поднял налитые кровью глаза на Павла и, тихим, но зловещим голосом, прошипел:
– Да… как вы смеете!? Какое вы имеете право!? Да, я вас!. Я не знаю, что я с вами сделаю! Вы… вы…
Тут,