мнению, требуется уточнение: в отрасли, которую мы назвали «лингвистическая экспертология», речевое произведение, скорее, выступает в качестве «следа», отражающего юридически значимую информацию. В этом аспекте лингвистическая экспертиза не противопоставлена другим видам экспертиз, предметами которых являются определенные типы следов – материальных объектов, способных отражать различного рода информацию [Белкин, 1997; Зинин, 2002, Сорокотягина, 2006, Россинская, 2008, Галяшина, 2003 и т.п.].
В [Галяшина, 2003] лингвистическая экспертиза включена в другую дисциплину, которая называется «судебное речеведение». В названной работе осуществлена попытка выделения новой отрасли лингвистического знания на основе противопоставления теоретического и прикладного аспектов лингвистической науки. Безусловно, круг проблем, который имеет отношение, например, к лингвистической и автороведческой экспертизам, носит прикладной характер, но обстоятельство, что факты, выявленные в прикладных исследованиях, не входят в ядро теоретической лингвистики, скорее, говорит о качестве лингвистических теорий, нежели о том, что они (факты) являются «только прикладными».
При очевидной неоднородности прикладной и теоретической отраслей знания эти отрасли необходимо связаны между собой. Так, по нашему мнению, теоретическая наука не может игнорировать ни одного интересного факта, выявленного в результате прикладных исследований, а тем более факта, который не имеет объяснения в рамках принятой лингвистической теории либо противоречит такой теории. Остается только сожалеть, что такие факты, как порождение речи в патологических состояниях (включая, например, состояние алкогольного опьянения), мера эффективности автороведческих методик, по-видимому, не представляют никакого интереса для теоретической лингвистики, но, как кажется, нет никакой необходимости в таком положении дел. Если в сферу интересов лингвистической теории будут регулярно включаться такие факты, то она, вероятно, в конце концов, может стать областью специальных познаний, которая способна являться инструментом для прикладных решений. Поэтому мы считаем, что концепция судебного речеведения не может быть принята: лингвистическая теория не достигла еще того уровня, чтобы в ней складывались такие же отношения между прикладным и теоретическим знанием, которые свойственны, например, физике. Лингвистическая теория, как правило, построенная на эссенциалистских основаниях и субъективной теории истины, почти всегда оказывается неприменимой к описанию реального положения дел, что отнюдь не свидетельствует в ее (теории) пользу. Ситуация «осложняется» тем, что такое положение всегда может быть объяснено через ad hoc принцип: оно, например, может считаться свидетельством в пользу того факта, что теория всегда относительно независима от практики. Таким образом, в теоретической и прикладной лингвистике складывается парадоксальная ситуация, которую, намеренно огрубляя, можно определить как такую, что теоретическая