и свежее дерево отливало приятным изжелта-розоватым цветом своих стволов, лежащих горкой.
– Присядем, – сказала Ашимова и указала рукой на бревна.
Ей не хотелось продолжать разговор все в таком же тоне. Балагурство приятеля начинало раздражать ее. Он, точно нарочно, не желает откликнуться, мягко или резко, это уж его дело, на то, что она, с такой прямотой, сейчас открыла ему, во что ушла теперь вся…
II
Солнце, сильно спустившееся к закату, глядело сквозь сизо-зеленую листву нескольких осин и темнеющую, почти черную, хвою елей. Его лучистая полоса легла на стан девушки, севшей на бревно.
Ее спутник прилег на мураве сбоку и отмахивался веткой от мошек, роившихся вокруг них, предвещая такой же ведреный день и на завтра.
– Иван Захарыч, – начала Ашимова более низкой нотой, звуком певицы с сильным mezzo-soprano, – оставим все это ненужное резонерство!
– Рассудительство, – поправил он.
– Что еще?.. Вы все с вашими словечками!..
– Это я, недавно, в мемуарах одного поэта прочел такое слово. Превосходное слово! Рассудительство, – медленно и вкусно повторил Крупинский.
– Ну, хорошо. Но довольно… Вы друг мне или нет?..
– Друг, друг!..
– Бросьте этот тон! Вы видите, что тут дело идет о жизни двух существ.
– Трех.
– Как трех? – почти наивно переспросила она и откинула на плечо свой полосатый зонт.
– А как же? Вы ее, стало быть, не считаете?
– Кого?
– Да жену!..
Две-три секунды она помолчала, и тотчас же складочка залегла на ее переносицу, где густые брови, светлее волос на голове, почти сходились.
– Жену!.. Это само собой разумеется!
– Нет, не само собой.
– Да кого же вы слушаете, Крупинский? Вашу приятельницу Ашимову? Ее судьба вас интересует, или какая-то женщина…
– Какая-то! Я с таким определением не согласен, Лидия Кирилловна.
– Ах ты, Господи! – она вся всколыхнулась, – да вы не на заседании суда, вы не заключение даете.
– Нет-с, заключение. Вы хотели потолковать со мною по душе, значит, выслушать мое дружеское мнение… А то из-за чего же бы вы стали говорить?.. Чтобы заявить, что, мол, так-то и так-то я поступаю и желаю дальше поступать. Только для констатирования факта, как у нас курьер один выражается?
– Крупинский! Я так не хочу! – в голосе девушки задрожали нервные звуки. – Это слишком серьезно!..
– А я не серьезно говорю.
– Вы только придираетесь.
– Почему?
Крупинский немного приподнялся и прислонил спину к бревну. Лицо свое он держал вполоборота. Усмешка не сходила с его толстоватых губ; но взгляд был совсем не веселый; искреннее настроение сквозило в выражении его ущемленных умных глаз.
– С какой стати вы пристегнули ту?
– Жену? Вам это слово, Лидия Кирилловна, точно поперек горла стало… Нехорошо-с!
– Без прописей, пожалуйста!
– Не хорошо, повторю