пробить горло. И в глазах его читалось: «Будь ты проклят!»
Я словно хмельной шёл меж трупов.
«Будь ты проклят! Будь проклят!»
Слова всё били и били в голове. Они блуждали во тьме, которая на меня вдруг навалилась. В которую я окунулся, как в омут. Почему князь приказал, а прокляли меня?
«Проклинаю!»
«Почему я?»
Осознал я себя лишь стоящим за стеной пылающей деревни, весь в крови, да внутри пустота. И этого гад ухмыляется. А в голове эхом голос: «Именем Велеса проклинаю! Ни зверь, ни человек! Ни жив ни мёртв!»
Кровь горела в жилах, словно туда расплавленный свинец залили, вместо багряного сока. В висках стучало, и в глазах резь.
Сердце с шумом билось в груди. Тук-тук-тук.
Мир медленно терял цвет, будто его заметало угольной пылью.
Тук-тук-тук.
Гарь крупными чёрными хлопьями садилась на серую от пепла траву.
Тук-тук-тук.
Я поднял дрожащие руки, орошённые кровью детей и женщин.
Тук-тук-тук.
В небе с шумным карканьем кружило вспугнутое вороньё, смешиваясь с гулом пламени и треском сгораемого дерева.
Тук-тук-тук.
Пожарище домов роняло на вечернюю землю дрожащие тени, догорающее солнце стыдливо пряталось за лес.
Тук-тук-тук.
Княжич, стоявший с ехидной ухмылкой, вдруг изменился в лице, став бледнее мела. Глаза его расширились в ужасе, а дружинники схватились за оружие.
– Убить его! – истерично закричал Ратибор, тыкая в мою сторону пальцем.
Со свистом сорвались с луков стрелы, пробив мою кольчугу, и войдя в плоть. Но я не почувствовал боли. Я наклонил голову и тихо зарычал, а потом пошёл вперёд. Пошёл убивать.
Я слышал ржание испуганных коней, ринувшихся врассыпную. Слышал ругань воинов, но не понимал ни слова. Один из ратников захотел ударить меня копьем-рожном, с коим на кабана ходят, но я перехватил у самого наконечника и потянул на себя. Ратник не удержался на ногах и подался вперёд. Мелькнуло перекошенное лицо, а следом я перехватил за запястье и ударил ногой в живот. Воин отлетел назад, а оторванная рука вместе с копьём осталась у меня в стиснутых пальцах.
Дружинники стреляли в меня, покуда я не стал похож на ёжика, но я всё ещё жив был, и с силой бросил рожон в одного из дружинников. Копьё вошло в защищённое тело до середины и отбросило человека на десяток шагов.
Они все пытались бить и колоть, а я ударял в ответ, отрывая головы, руки и ноги. Я не рассуждал в сей миг, как не рассуждает дикий зверь, лишь клокочущий рык исходил из моей груди.
Я бил, а сумеречный лес оживал сотнями голосов. Из каждой норы, из-за каждого дерева на меня смотрели они, те, кто жил здесь задолго до человека, те, кто есть суть и воплощение бытия. Духи.
Я был, я ломал мечи и копья ладонями, я разрывал кольчугу голыми пальцами, я выдёргивал из себя стрелы и втыкал в человечьи лица, а лесные обитатели окружали меня.
– Он проклятый! – ревела и пищала многоликая тьма.
– Он наш! – пели лесовики