и совсем скоро будет новый хозяин, новые надсмотрщики, новый труд… и ты не можешь ничего изменить, не можешь даже отдалить это неведомое или приблизить, можешь только переставлять ноги, увлекаемый общей цепью… точно осуждённый, восходящий на плаху. Да, собственно, ты и есть этот осуждённый, ты так же, как он, уже не вполне принадлежишь миру живых, потому что тебя не просто продадут новым владельцам – здесь каторга, где путь раба безрадостен и тяжёл и кончается обыкновенно в отвалах…
Дистен нашёл глазами нестерпимо-яркое горное солнце и несколько мгновений прямо, не моргая, смотрел на него. Потом из глаз потекли слёзы, и он отвернулся.
– Запомните это солнце, ребятки, – сказал он Щенку и Волчонку. – Может, больше вы его не увидите уже никогда…
Напряжение и страх многих делают говорливыми; то, о чём не удосужились расспросить друг друга дорогой, вдруг предстаёт жизненно важным. Волчонок спросил:
– За что тебя сюда продали? Ты тоже был вором, как Корноухий?
Дистен по кличке Должник ответил:
– Я был гончаром. Я занял денег и не смог вовремя расплатиться. Я отдал дом и имущество, потом продал в рабство себя самого, чтобы моя семья не пошла по миру. А спустя год оказалось, что человек, которому я был должен, обманом помешал мне выплатить долг. Я не смог заставить его отвечать перед законом: у нас в Саккареме раб не имеет права пойти к судье и пожаловаться на свободного. Но есть законы превыше тех, что установлены шадом… Я пошёл и убил этого человека. Когда стали разбираться с наследством, обман вскрылся, и моя жена с дочерьми получила наш дом обратно…
– Почему же они не выкупили тебя? – спросил Щенок.
Дистен внезапно озлился:
– А твоя семья почему тебя не выкупила? Ты был непочтительным сыном? И с чего это я должен держать ответ перед тобой, мальчишка?
У Щенка стало такое лицо, с каким наступают на недавно перебитую и неизвестно, надёжно ли зажившую ногу. Он сказал:
– Хорошим или плохим я был сыном, это я узнаю, когда умру и предстану перед Прародителем Псом. А выкупить меня некому, моей семьи больше нет. И не разговаривай со мной, если не хочешь, не очень-то велика была радость беседовать с тобой по-сегвански!
Дистен вздохнул и некоторое время молчал.
– Сегодня мы все разойдёмся в разные стороны, – проговорил он затем. – И мало верится мне, чтобы судьба опять нас свела. Вы мне, ребятишки, во внуки годитесь, но не хочется мне, чтобы на меня хоть кто-то сердце держал… Простите меня.
Щенок отозвался за обоих:
– И ты прости нас, почтенный гончар.
У рудничных стражников, встретивших караван, кони оказались ничем не похожи на пегую красавицу под седлом Ксоо Таркима. Низкорослые, мохнатые, очень крепкие и коротконогие, они легко несли всадников и рысили по ухабистой дороге с уверенностью, выдававшей настоящую горную породу. Такие не ошибутся на тропе, повисшей над пропастью, не испугаются близкого камнепада