полную правду. Человек я от природы вовсе не мстительный и сплю спокойно после всяких передряг. Но только достав Пехлевана и захватив или его самого, или кого-то из его осведомленных помощников, я могу надеяться оправдаться перед судом. Однако при этом я не уверен, что подполковник Лагун очень хочет, чтобы я вышел сухим из воды и вернулся в спецназ ГРУ.
– Благое намерение. Думаю, в этом мы тебе отказать не сможем. Более того, у нас есть агентура, способная дать тебе о Пехлеване подробную информацию, хотя я боюсь, что сейчас он слишком далеко. Но расстояние не проблема, транспортными средствами мы тоже располагаем. Если ты хорошо себя зарекомендуешь во время побега и позже, думаю, командование пойдет тебе навстречу. Я же такими полномочиями, скажу честно, не облечен и ничего обещать не могу. Все в руках командования. Все наши действия строго регламентированы и просчитаны. Самостоятельности, как в спецназе ГРУ, у нас не любят. Но, мне кажется, навстречу пойти могут.
– И на том спасибо.
– Кстати, ты не знаешь, зачем Пехлеван уже после вашей истории похитил продавщицу магазина? Прямо среди бела дня, прямо из магазина…
– Мне он не докладывал. Могу только предположить, что влюбился до одурения и захотел жениться. У горцев принято воровать невест. Или же просто не может сам с драгоценностями разобраться, что сколько стоит. Продешевить боится. Или просто решил свой магазин открыть и персонал подбирает. Вариантов много.
– Хорошие предположения, и на том спасибо, – ответил мне подполковник моей же картой…
Когда меня отводили назад в камеру, вертухаи разговаривали на своем языке, но очень недобро. Похоже, подполковник Лагун сильно достал их. И не обо мне они заботились, когда говорили, что обед остывает, а о себе. Мою порцию старик не съест, и она дожидается меня за дверью. А вот сами вертухаи могут остаться и без обеда, поскольку, как я слышал, у них аппетит отменный, а опоздавших в их компании не ждут.
В камере, как оказалось, никого не было, обед старика-соседа тоже стоял нетронутым. Должно быть, его повели на допрос или тоже на свидание. К нему время от времени приходил кто-то из родственников, не бросили старика умирать от скуки.
В камеру меня, когда я чуть замешкался на пороге, затолкнули ударом ладони в спину. Так вертухаи выказали свое недовольство. Но я даже внимания на них не обратил. Хотя понял, кто из них нанес удар. Второй не был таким злым, и я не слышал, чтобы он распускал руки. Только, случалось, язык, – но в СИЗО без злого языка работать невозможно. Однако, занятый своими мыслями, я на удар-толчок даже не отреагировал. Только прошел по инерции глубже в небольшую камеру и даже не обернулся. Услышал, как в замке повернулся ключ. Хотя в голове промелькнула мысль: трепещите, вертухаи, скоро я буду на свободе…
К обеду я не притронулся. И не потому, что был человеком компанейским и хотел дождаться старика соседа. Просто уже был уверен, что на свободе смогу поесть что-то более приличное, чем местная бурда. А ждать осталось недолго. Но ждать я умел,