42 фамилий.
Разумеется, не все имена в этом списке равноценны, его можно было бы сократить до 32 или даже до 22, но можно было бы и расширить, ибо очень часто проза и поэзия знака Крысы практически готовы к инсценировке.
В конце концов дело даже не в численном перевесе. Крысы, с их вечной молодостью, терзаниями, метаниями между жизнью и смертью, вселенским горем и вселенским весельем, будто бы рождены для сцены. Особенно поражает безоговорочное лидерство знака в драматургии на фоне шаткого положения Крысы в иных литературных сферах. Этот парадокс описал Юрий Домбровский: «Театр дал очень много Шекспиру, ровно столько же, сколько и Шекспир дал театру. Я совершенно уверен, что сразу понять и, так сказать, поднять Шекспира со страницы, с печатной строчки невозможно. Он меньше всего автор для чтения про себя, его обязательно нужно видеть. Только после того, как ты войдешь в волшебный мир театра, в этот лунный рай заштопанных кулис, услышишь перезвон рапир, увидишь череп в руках Гамлета и ночник в руках леди Макбет, у тебя вдруг раскроется внутреннее зрение, орлино обострится слух, и ты, придя со спектакля, будешь читать и читать, читать и перечитывать самого великого, мудрого, человечного драматурга христианской эпохи».
Чтобы понять соотношение между драматургией и структурным гороскопом, недостаточно знать только один центральный знак. Необходимо понять, почему он стал центральным, сочетание каких свойств родило это лидерство.
Первая компонента была известна давно, речь о мистическом мышлении, которым, кроме Крысы, обладают еще Дракон (Шоу, Ростан, Горький, Горин) и Обезьяна (Байрон, Чехов, Шварц). Именно мистики лучше других пишут на вечные темы – смерть и жизнь, любовь и ненависть, добро и зло, свобода и рабство… Пристрастие к вечным темам помогает театру оторваться от реального мира, уйти в подпространство иллюзий, чувств, губительных и возвышенных страстей.
Второй координатой, определившей лидерство Крысы, стало ее положение в энергетической структуре, где одна из троек (Змея – Крыса – Коза) так и называется драматической, что впрямую выводит нас на искусство драматургии. «Оптимистическая трагедия», «Пир во время чумы», то в жар, то в холод бросает, так можно описывать колебания в мировосприятии этих знаков. Именно такое видение мира (наряду с мистицизмом) позволяет Крысе лидировать в драматургии, обеспечивая постоянную смену настроений, декораций, экстремальность чувств.
Ну а Коза (Шеридан, Теккерей, Сирано де Бержерак, Александр Островский) и Змея (Гете, Гоголь, Маяковский) выходят вместе с Обезьяной и Драконом на вторые места. Остальные же знаки должны выползать из своей шкуры и подстраиваться под Крысу, делаться помистичнее и подраматичнее. Лошадь, например, не склонная в прозе к мистицизму, в драматургии тяготеет к «театру абсурда» (Беккет, Пинтер, Мрожек). Так что, можно сказать, каждая Крыса немножко драматург, но и каждый драматург немножечко Крыса.
За что бы ни взялись Крысы, во все они вносят драматизм. Казалось бы, скульптура – абсолютно не драматичное искусство,