сидела, не шевелясь, и только невнятно роптала на свою горькую долю. Правда, когда мы перешли к подбору соответствующего наряда, сестренка встрепенулась, и с прежним пылом закопалась в свой гардероб. Она перетряхивала платья и юбки, прикладывая к себе и, с отвращением, отбрасывая в сторону. Куда летит отвергнутое платье – на кровать, на стол или просто на пол, ее не интересовало.
– Ну что ты все подряд хватаешь, – я отобрала у нее темно-синее шерстяное платье. – В этом все равно нельзя, испечешься. И вообще, заканчивай истерику и включай голову.
– При чем здесь голова? – всхлипнула Маринка, сдергивая с вешалки зеленый сарафан и роняя его. – Одеть нечего, одно старье.
– Ты в этот дом в первый раз пойдешь, откуда им знать, сколько лет твоему сарафану? Может, ты его только сегодня утром из бутика принесла. Главное, не что на тебе надето, а как ты держишься. Так что, сосредоточься. Какое впечатление ты хочешь произвести?
– Приличное, – взгляд у сестры стал более осмысленным. – И жемчуг хочу надеть, мне его Борька подарил, ему приятно будет.
До чего приятно иметь дело с разумным человеком! Пять минут ушло у Маринки на то, чтобы остановить свой выбор на миленьком розовом шелковом костюмчике, к которому прекрасно подошел подаренный Борисом жемчуг. И еще пять минут на то, чтобы подгладить оказавшуюся помятой юбку. Босоножки, сумочка, поправить макияж… не прошло и получаса, как я выставила сестрицу из дома и облегченно вздохнула. Потом огляделась вокруг и снова вздохнула, на этот раз, обречено. Разбросать-то Маринка все разбросала, а вот кому теперь все это убирать?
Поздно вечером, мы с мамой сидели на кухне, болтали о пустяках и старательно делали вид, что сидим просто так, что вовсе не ждем Маринку и нам совершенно неинтересно, как прошли ее смотрины. Мама пила чай, я сварила себе какао. Наконец, в замочной скважине заскребся ключ, и мама вскочила:
– Пришла!
Она сидела ближе к выходу с кухни, поэтому в коридоре оказалась первой. Впрочем, я отстала на какую-то долю секунды.
– Ну? – хором выдохнули мы.
– Что, «ну»? – Маринка стряхнула босоножки и босиком прошлепала на кухню. Мы, как привязанные, двинулись за ней. – И зачем я на эти каблуки забралась? Думала, там, как у людей, разуваются, а пришлось весь вечер цаплю изображать! – Она осмотрела кухонный стол и проницательно заметила: – Чай пьете? Это хорошо. А поесть что-нибудь найдется? Умираю с голоду!
– Тебя там что, не кормили? – мама открыла холодильник.
– Во-первых, когда это было? А во-вторых, я так психовала…
– Волновалась, – автоматически поправила мама, педагог словесник с «дореволюционным», как выражается моя сестрица, стажем. – Гречку будешь?
– Все буду. Я так волновалась, что мне кусок в горло не лез. Спроси сейчас, что там вообще на столе было, не отвечу.
– А что там, на столе было? – тут же