– вот оказалось, что, дожив до двадцати лет, ровно ничего в этом не смыслила. Получается, все эти годы она прожила в другом мире, плоском и сером, и только сейчас поняла вдруг, что он – мир свиров на планете Квиро – на самом деле расцвечен немыслимыми красками и настолько глубок, что в него можно погружаться, наверное, всю жизнь – и так и не достигнуть дна. Во всяком случае именно в этом она убеждала себя сейчас.
Потому что именно этого она хотела – и в конце концов ей удалось добиться от Сури того, что желалось; он-то, наверное, был бы согласен еще долго целоваться – но не более. Хотя те шесть лет, что они были знакомы и дружны, паренек старался изобразить из себя многоопытного мужчину, для которого в отношениях с женщинами нет закрытых уголков, все давно испытано, пережито и наскучило. И Онго ему верила, лишь удивляясь его сдержанности, когда они (не раз уже) оказывались близ опасной грани. Но теперь вдруг поняла: да врал он все, притворялся, напускал на себя, считая, наверное, что без этого не произведет на нее нужного впечатления. А сейчас волновался не меньше, чем она, а боялся даже больше – у мужчин, как она знала из теории, почему-то что-то может не получаться, и он, похоже, не был в себе уверен – именно потому, что опыта-то как раз и не было. А может, просто таким был его характер.
Хотя сперва действительно могло показаться, что он выполняет не однажды уже совершавшиеся действия. На крохотной – в два роста в поперечнике – проплешине в густой чаще, куда они укрылись от всего мира, потому что, встретившись сегодня, Онго решила (в отличие от всех предыдущих встреч, которых за эти годы набралось невесть сколько), что вот сегодня это наконец произойдет.
Как если бы некто неведомый все время сдерживал ее, и она позволяла Сури вдруг убрать руки, а то и просто внезапно попрощаться и без обиды расстаться дня на три, – а сегодня вдруг таинственно шепнул: "Теперь пора. Можно. Нужно!" И они пошли к этому, давно облюбованному для уединений местечку – сначала медленно, потом все убыстряя шаг, а уже совсем приблизившись, вдруг словно испугались и почти остановились, еле передвигая ноги. Онго все крепче держала Сури за руку, будто боясь, что вот-вот он вдруг повернется и побежит прочь, и уже странная истома все глубже проникала в тело, как бы непонятная ломота, легкая и приятная, и напряжение дивным образом соседствовало с расслаблением, а дыхание все учащалось. Онго еще продолжала верить, что Сури все знает и умеет, и, когда он, первым опустившись на сухую траву, неуверенно притянул ее к себе, испугалась, что он будет груб – так блестели его глаза; лишь позже она поняла: то была смесь азарта и нерешительности, он заставлял себя поступать по-мужски – и боялся этого. Чтобы не разрушить всего, она шепнула ему на ухо: "Полежим просто так, а то я боюсь", – хотя на деле страшилась меньше, чем он, зато интерес в ней все рос и рос. Они лежали рядом, может, минут десять, но ей показалось, что очень долго; наконец, она почувствовала своей грудью его руку – сперва через ткань, потом пальцы коснулись кожи, потом вся ладонь. Онго не противилась, напротив, подвинулась так, чтобы ему удобнее было действовать и второй рукой, – однако же инстинктивно сжала колени покрепче. Его руки изучали ее медленно, переходя все ниже; потом одна рука оказалась на ее колене (Онго специально надела юбочку вместо привычных брюк) и неуверенно поползла выше, выше. Что-то заставило ее просить его не делать этого, ничего, ничего не делать. Он тоже говорил что-то – неумолчно, лихорадочно, она не пыталась понять смысл, да его, вернее всего, и не было. Она повторяла: "Не надо, не надо" – сама же тем временем помогала ему освободить ее от того немногого, что было в этот жаркий день на ней. Наконец рука его остановилась; Сури дышал, как марафонист, дрожал, и, хотя она не пыталась больше изображать .ритуальное сопротивление, он не сразу сделал то, чего они оба хотели. Первое впечатление оказалось разочаровывающим; но (подумалось в каком-то тумане), может, дальше будет лучше?.. Дальнейшее последовало почти сразу: оба они были юны, крепки и голодны, так что пот не успел высохнуть, как они уже соединились снова. Ну, что же, успела подумать она, девушки по-опытнее говорили, что ко многим такое ощущение вообще не приходило, сколько бы они этим ни занимались, но и те, которым везло, начинали испытывать настоящее удовольствие далеко не сразу. Нет, у нее все будет прекрасно, иначе и быть не может. А у него, похоже, все хорошо:
Сури как бы сразу повзрослел, на лице его возникло необычное для него (как и для большинства свирских мужчин вообще; лица их чаще всего выражали озабоченность жизнью и страх перед ее сложностями) выражение гордости и силы, так что она поверила, очнувшись, что за его спиной она всегда будет чувствовать себя спокойно. Хотя ей и было известно, что на мужчин Свиры особо полагаться не приходится, но ведь то речь шла о других, а этот был – ее, и уже по одному этому он не мог быть похожим на прочих…
И действительно, трое, как раз в это время собравшиеся в большом и богато обставленном кабинете, на Сури никак не походили.
Его, кстати, в это помещение никогда и не пропустили бы, даже если бы у него возникло такое нелепое желание. Двое постовых остановили бы его (да и любого неизвестного) еще в воротах и потребовали бы предъявить пропуск или иной документ, подтверждающий его право на вход: нечто вроде приглашения, хотя называлась бы бумажка несколько