явил ми еси, – опытом проживал он. – Окропиши мя иссопом, и очищуся; омыеши мя, и паче снега убелюся.» Радостным согласием теперь отзывались в душе уже не раз читанные слова. Раньше он вдумывался в них, удивлялся, даже восхищался… Но сейчас слово-семя мощно прорастало из земли души и тянулось, как к солнцу – к Богу-Слову.
И не было в те дни у него врагов и неприятностей. Ничто не раздражало и не задевало. И все погружалось в исходящее от сердца сияющее тепло любви и покрывалось этим покровом, слетевшим с Небес.
«Есть Царство Небесное! Есть!..» – улыбался он.
Много чего потом случалось в его жизни – сладкого и горького – но тот невыразимый светлый покой ничто так и не смогло затмить. Да, он прикоснулся к Царствию Небесному. Он познал, что есть блаженство – пусть сильно растворенное земной темной мутью. Но если так светла любовь на земле, в грубом человеческом теле, то какова любовь там, где ничего не препятствует ее блаженному сиянию! Вот уже поистине, познавший это хоть раз, будет этим жить и к этому тянуться до последнего вздоха.
«Есть Царство Небесное!» – шептал он.
Новыми глазами увидел Вадим потоки людей и машин, высоты домов, летящие в синеве облака, текущие реки и почивающие в покое леса. Все это раньше утверждало силу жизни. Отныне же стало тесным.
Прикосновение к светоносной реальности Небес словно сорвало пыльный чехол с его сознания. Ранее чужой, непонятный, сказочно-мифический мир Божий пронизал его жизнь и стал близким, родным и желанным.
Не сразу это оформилось мыслью и облеклось словом. Пожалуй, с некоторой излишней осторожностью, но он признал: человек по имени Вадим обрел Отца… – Бога, Творца, Царя царей, Солнце жизни – …и Отца! И родное, желанное Отечество. Это немыслимо прекрасно… но и страшно! Да, по Своей непонятной нам любви и милосердию Отец Небесный усыновил его, грешное создание. Творец снизошел к твари и – о, чудо! – усыновил. Но ведь что такое человек? Это сплошной клубок страстей, грехов, помрачений, подлостей, невежества. Как с этим теперь «ходить перед Богом»? Каково носить в душе открытое в себе зловоние греховной проказы? Как тащить за собой длинный, как хвост ящера, перечень своих уродливых нечистот?..
Один из «приступов» этих размышлений происходил в сквере, куда он зашел после вечерней службы. На противоположном краю длинной скамьи бородатый седой папаша возился с поздним, а потому самым любимым сыном лет четырех. Мальчик вел себя ужасно. Он орал и брыкался, капризничал и пакостил – весьма умело. Но его отец, усталый, добрый какой-то мудрой мужественной добротой – терпеливо сносил эти детские, уже далеко не невинные, шалости. Ясно стало одно: это любовь. Более совершенного, умного, доброго отца – к несмышленому, самолюбивому сыночку. На такое терпение и снисхождение способна только любовь. Жертвенная отеческая любовь.
Если немощную любовь земного отца умножить до бесконечности… Если эгоизм малыша умножить до взрослых масштабов… Тогда весьма приблизительно можно оценить, насколько любовь