гостью, охранник задержал дыхание, чтобы не выпустить дым. Курить охране во время дежурства запрещалось.
– Курите, меня это не волнует, – бросила Лада рослому плечистому охраннику, на полголовы выше Бондарева.
«Странное дело, он тоже силен, хорошо сложен и, наверное, не полный дурак, но какое отвращение я к нему испытываю», – Лада подошла к столику и взяла еще один бокал с сухим вином.
Клим тем временем распластался на алюминиевом навесе. Его спасало то, что палуба ярко освещалась, поэтому его силуэт не просвечивался. Больше всего Клим опасался, что его могут заметить из рубки. Он видел профиль мужчины в фуражке, положившего руки на штурвал. Мужчина сосредоточенно смотрел вперед, на темную воду, подсвеченную ярким прожектором, боясь пропустить мель или сбиться с курса.
Бондарев подполз к тыльной стороне рубки и уселся, прислонившись к ней спиной. Стекло проходило в сантиметрах двадцати над его головой. Даже если бы мужчине, ведущему теплоход, пришлось бы носом уткнуться в стекло, то самое большее, что он смог бы увидеть, так это носки ботинок Клима.
Рядом с рубкой из надстройки выходила металлическая труба, прикрытая конусом-колпачком, – вентиляция каюты. Клим чуть отогнул жестяной край и заглянул в нее. В межпотолочном пространстве вращал лопастями небольшой вентилятор. Его тихое гудение наверняка не дало бы расслышать разговор, происходящий внизу.
Бондарев вытащил из кармана пиджака зажигалку и, просунув руку в трубу, остановил лопасти вентилятора, осторожно разжав пальцы. Теперь вентилятор бездействовал. Крыльчатка прижала зажигалку к арматуре. Вентиляционный канал располагался прямо над столом.
Теперь Бондареву оставалось лишь ждать, когда появятся хозяева жизни и этого праздника, на котором он был незваным гостем. На всякий случай он расстегнул кобуру и чуть приподнял пистолет, чтобы выхватить его, если придется, без всякой задержки.
Лада стояла у парапета с бокалом вина и смотрела на Хайновского. Тот, ощутив на себе пристальный взгляд, повернул голову и улыбнулся женщине.
«Хороша, чертовка, – подумал он, – но слишком умная, с дурами проще. Им много не надо: дорогой, с их точки зрения, подарок, немного внимания, пара ласковых слов. Ей же этого всегда было мало».
Но тем не менее Михаил Хайновский любезно улыбался, будто пытался напомнить улыбкой о нескольких счастливых днях из прошлой жизни.
«Вид у нее такой, будто заготовила ножик и хочет всадить его мне под ребра», – подумал он.
– У тебя с ней не заладилось? – спросил Липский у Хайновского. – Лада такая штучка, что ее, кроме тебя, никто потянуть не сможет.
– В каком смысле – потянуть? – зло осклабился олигарх.
– О женщинах – потом, – коротко оборвал его Липский. – Время. – И он подозвал начальника охраны: – Скажешь Братину, чтобы зашел в кают-компанию через десять минут. – Сказав это, Липский даже не дождался подтверждения, поняли его или нет, свое время он ценил.
Кирилл Андреевич любезничал с молоденькой девушкой, устроившись за стойкой бара. Та заливисто смеялась, запрокидывая