в колхозе! Особенно Гена любил, когда отец брал его в поле во время весенней или осенней пахоты. Ему нравилось смотреть в заднее окошко новенького желтого трактора, за рычагами которого сидел отец, на то, как лемеха плуга, подрезая, мощно переворачивают пласты густо покрытого стернёй иссиня-черного чернозема. А в пору уборки хлебов он с гордостью восседал рядом с отцом на высоченном комбайне и представлял, что они на корабле, капитаном которого – отец, а он – впередсмотрящий матрос. И они плывут по волнующемуся желтому морю спелой пшеницы, где зелеными рифами разбросаны небольшие березовые островки… Мать, провожая их по утрам, заботливо укладывала в сумку еду в белом холщовом мешке, туда же клала термос с чаем и, всегда обняв его на прощание, говорила отцу:
– Смотри, Петя, помощник-то какой у нас подрастает!
Отец улыбался и теребил твердой мозолистой рукой сынишкины вихры.
– Я смотрю, ты опять со своим помощником? – спрашивал обычно Петра Ивановича бригадир, завидев их вдвоём. На что отец, подыгрывая ему, отвечал:
– Ну, а как же, Яков Лукич, без помощника-то? Без помощника никак.
Гена прекрасно понимал, что взрослые шутят, но не обижался: для него то, что он делал, это была и впрямь настоящая, серьёзная, мужская работа.
День этот начался вполне заурядно и не сулил ничего нового. Так себе, день как день. Гена как обычно, с авоськой в руках, вышел из булочной и направился в сторону молочного магазина, но только поравнялся со сквериком, что был по пути, как дорогу ему преградили трое подростков. Двое были примерно такого же возраста, что и он. А третий, – долговязый, в фуражке, повернутой козырьком назад, – явно старше и на полголовы выше своих приятелей. И, судя по всему, в этой компании юных гопников он был заводилой.
– Э-э, паца-а-н, куда канаешь? – с блатной протяжкой в голосе спросил он.
– В магазин, – как можно спокойнее ответил Гена, но сердце у него неприятно ёкнуло. Он уже понял, что просто вопросом и ответом эта встреча не закончится.
– Я чё-то тебя здесь раньше не видел… Ты чё, приезжий, что ли? – продолжал допрос долговязый.
– Да.
– Чё «да»?! Откуда приехал?
– Из деревни.
– Ха-а, Клин, приколись, к нам тут колхозан нарисовался! – стал изгаляться долговязый, обращаясь к одному из подростков, стоящих рядом с ним. И, придвинувшись вплотную к Гене, угрожающе произнес: – А ну, гони деньги, крест!
– У меня нет, – прерывающимся голосом произнес Гена.
– А ну, попрыгай, – приказал долговязый.
И Гена, сам не зная почему, хотя внутри всё этому противилось, несколько раз подпрыгнул. В кармане предательски звякнула мелочь.
– А говоришь: нету… – ухмыльнулся долговязый и крепко ухватил его за грудки.
Делать было нечего, помощи ждать тоже неоткуда, и Гена полез в карман за деньгами. Он уже вытащил руку, в которой были зажаты мятая трешка и несколько монет, как к ним подошел смугловатый,