развлекательная пресса. Ты считаешь, кого-то развлечет этот бред, который несут наши политики или, там, звезды?
– Но это же неправда, – сказал Дима неуверенно.
Ксюша нахмурилась, одернула манжеты и сложила руки на груди.
– Слушай, – она сбавила тон. – Отныне я твой редактор, и давай я буду сама решать, что правда, а что неправда, оки?
– Ладно, – промямлил Дима, не понимая, чем он мог ее обидеть.
– Мы делаем грязную работу, – Ксюша вздернула носик. – Если не сможешь с этим жить, то у тебя ничего не выйдет.
Она развернулась, пронзительно скрипнув туфлями, потом застыла и приложила к дужкам очков указательные пальцы.
– Ты совсем меня сбил. Я принесла тебе памятку по чтению корректуры и всякие другие советы… – Ксюша шагнула к столу и взяла скрепленные листки. – Просмотри мельком, я вернусь, и будем учить тебя работать. Оки?
Она улыбалась и больше не казалась обиженной.
– От Митяя Честного, – сказал Дима, глупо ухмыльнувшись ей в ответ.
22 апреля 2003 года
Площадка напоминала театральный зал после второго звонка. Свежий холодок еще щекотал ноздри, но между кресел уже пробирались люди, за кулисами шумели рабочие, а между подиумом и сценой тянулся целый серпентарий из проводов и запутанного кабеля, в котором прыгал тощий режиссер.
Это он был на прослушивании справа от Члеянца, подумала Лиза. Она жалась к неоновой декорации («В-А-У!»), чувствуя себя крошечной и бесполезной. Рабочие, операторы и другие незнакомые люди обходили ее стороной, задевали плечами и стремянками, извинялись очень вежливо, – с режиссером и то вели себя грубее, – а одна женщина даже вручила ей стаканчик кофе. Но Лизу грызли мысли о том, что ей здесь не место. Вот Анжелика, например – явно была при деле, где-то пропадала, вовсю готовилась. Вообще, каждый был занят чем-то, кроме Лизы.
Решившись, она сделала два робких шага по синему ворсу, покрывавшему сцену.
– Как тебя там, куда ты, – замахал на Лизу режиссер. – Стой, не теряться нигде. Так!
Он повернулся к студийной публике.
– Кто новенький, я говорил уже, запоминайте: в зале НЕ разговаривать, ведущих НЕ разглядывать, – всякий раз, говоря «не», режиссер слегка приседал. – Места НЕ покидать до перерыва. Из своего кармана никто платить не хочет?
В зале никто платить не хотел.
– Отлично. Значит, так, перед вами, – он несколько раз указал пальцем. – Вот это табло. Пока мигают «аплодисменты», все хлопаем. Пока «смех», все смеемся. Когда «серпантин» замигает, надо объяснять? Идею все поняли? Так, серпантин у всех есть?
Идею поняли все, но серпантина не хватало. Режиссер опустил руки и ускакал, спотыкаясь о провода и матерясь под нос. Загорелась рампа и подсветка; от затянутых бумагой ламп тут же потянуло жженой пылью.
«Так и знала, скоро здесь будет нечем дышать», – подумала Лиза.
– Где помощница? Воробьева! Иди сюда, – из-за кулисы пробился требовательный голос, и Лиза спешно нырнула в бархатные портьеры, где нашлась и сама Анжелика, уже обутая в туфли на высоченном каблуке и наряженная во что-то вроде