прервал свои размышления следователь. – Подписывайте протокол внизу каждой страницы, и знаете, мне говорят, что вы по ночам кормите своих сокамерников. Это, конечно, хорошо – у нас таких щедрых задержанных еще не было, но остальные камеры гудят, все рвутся перевестись в вашу. Поэтому я прошу: вы как-то это сворачивайте или делайте не так масштабно, потише, а то узнает начальство тюрьмы – и не будет у вас денег, а режим содержания изменят на более строгий.
– Господин следователь! – решил воспользоваться лирической паузой в допросе Глеб. – Скажите: насколько я понимаю, моему посольству не удается вытащить меня отсюда, и я до суда должен буду сидеть в камере?
– Да, – оживился следователь. – Слишком серьезная статья. Вас выпусти, и вы сразу покинете страну. Не секрет: границы очень прозрачны, и посольство может помочь вам скрыться – у нас таких случаев много.
– Тогда у меня есть личная просьба. – Глеб протянул следователю клочок бумаги. – Здесь написан телефон и фамилия моего хорошего друга, генерала Нишитымба. Вы позвоните ему и расскажите о моем деле все, что сочтете нужным.
– Нишитымба? – переспросил следователь. – Вы знакомы?.. Мы говорим о командующем танковыми войсками и близком друге нашего президента?..
Было видно, как спина полицейского выпрямлялась, глаза округлялись, лицо становилось серьезным и напуганным, пока он произносил эти слова.
Медленно, с огромным удовольствием, словно причмокивая и даже вытягивая губы вперед, Глеб произнес:
– Да, о нем разговор. Я бы сделал это сам из камеры по телефону, но у меня очень малый запас батарейки – боюсь, не успею все объяснить.
– Господин Белов, что же вы раньше не сказали, что лично знаете такого человека?! – затараторил следователь. – Конечно! Вы сейчас идите в камеру, а я с ним созвонюсь и все расскажу! Можете мне доверять и не волноваться.
Следователь даже поддержал Глеба за локоть, пока тот поднимался со стула и, провожая до камеры своего подследственного, непрестанно улыбался. Каждый жест его говорил о неожиданно возникшем большом уважении и почтении; удивительно, но, когда они подошли к двери в камеру, ему удалось открыть и закрыть ее так нежно, что, до этого момента скрипучая, словно старая телега дверь теперь не произвела ни единого звука.
Вернувшись в камеру, Глеб только сейчас по-настоящему понял, как устал. Одежда его уже впитала запахи тюрьмы, волосы стали жирными и неуправляемо торчали, словно рожки у молодого бычка. Желание почистить зубы и принять душ стало сильнее, чем чувство жажды; ногти предательски набрали грязи, голова болела и была словно колокол, отекшая шея требовала массажа или хотя бы поглаживания.
Продолжая прислушиваться и осматривать себя, Глеб остановил свой взгляд на животике: борьбу за его размеры он вел давно и безуспешно. Неожиданно ему вспомнился рассказ одного русского генерала времен гражданской войны, который в своих мемуарах написал, что именно плохое питание и тяжелые условия содержания избавили его от лишнего