прострелить голову и обещание позволить мне выжить, – от слова «Тэмбэсаддон» за три версты несло фальшью. Только в детских играх придумывают красиво звучащие, непонятные взрослым пароли. В настоящей оперативной работе, с азами которой меня знакомили в спецподразделении, ключевые слова пароля должны звучать обыденно и неброско, чтобы не вызывать недоумение у посторонних.
– Понятно, – буркнул я, но всё же не удержался от язвительной реплики: – «Тэмбэсаддон» – это, случайно, не «хозяин дома» по-йорокски?
Реплика произвела должное впечатление. Я почувствовал, как ствол у затылка дрогнул, и пассажир на некоторое время замолчал.
– Как посмотрю, ты уже кое-что знаешь. Тем хуже для тебя, – сказал он, но опять в тоне не было угрозы, наоборот, сожаление сквозило в словах странного пассажира. – Прими последнюю рекомендацию: не вздумай драпать из города. Не советую.
В этот раз я промолчал. Советчик нашёлся! Приму, конечно, к сведению. Дорогого такой совет стоит, о многом говорит. Но решать, «драпать» из города, или нет, и если да, то когда, буду я.
– А сейчас сверни в переулок направо и метров через двадцать остановись, – приказал пассажир.
Только тут я заметил, что мы почти выехали из города и проезжали частный сектор Рудничного района, застроенный невзрачными одноэтажными домиками ещё в советские времена по типу кто во что горазд. Коттеджей «сильных мира сего» здесь не было, они располагались на другом конце города, вдоль речки Лузьмы. Вряд ли в местных халупах мог квартировать заказчик моего похищения. Значит, здесь мы расстанемся… Интересно, как? «Засветится» пассажир, или попытается выключить меня болевым ударом? Из его положения удобнее всего бить за ухом, либо по мозжечку. Первый удар вызывает настолько дикую вспышку боли, что человек если и не теряет сознание, то корчится минуты три и ничего вокруг не видит. Второй удар почти безболезнен, однако сотрясение мозжечка надолго лишает человека зрения и нарушает координацию движений. Но это у обычного человека, не у меня. Чувство боли у меня настолько притуплено, что никогда не испытывал болевого шока. Нет, боль я чувствую, но слабовыраженную, которая лишь сообщает о повреждении какого-то участка тела. Помню, в детстве, катаясь на велосипеде, я сорвался с обрыва в Лебединский котлован и метров сто катился по склону до самого дна. Сломал ключицу, левую ногу в двух местах, три ребра. Врач «Скорой помощи» чрезвычайно удивлялся, что я остался жив, не потерял сознание, но больше всего его поразило то, что я шутил и не обращал внимания на тряску, пока меня доставляли в больницу. Интересно, а как бы он отреагировал, если бы узнал, что кости через неделю срослись?
Я свернул направо, проехал немного по пустынному переулку и остановил машину у палисадника приземистого домика с мутными маленькими окошками и давно небелеными, в серых потёках стенами.
– Здесь? – спросил я, ожидая удара. Главное – правдоподобно изобразить болевой шок и потерю сознания с открытыми глазами.
Но изображать ничего не пришлось.
Глава четвёртая
Я