каждой из планет и… И опять всё сначала. Может быть это кому-нибудь и по душе, но Родиону хотелось чего-то более стоящего. И хоть его заявка на участие в комплексной экспедиции уже три года пылится в Совете Астронавигации, и неизвестно, удовлетворят её или нет, но с этой работы он уйдёт.
Он назвал планету, такую приятную с орбиты, нежно-салатную, «Happy End». Словно подвёл итог своей деятельности в Картографической службе. Но затем подумал и осторожно отбросил «счастливый». Просто «The End». Так звучит более решительно и бесповоротно. Точка.
Он плавно опускал корабль на поверхность планеты и думал только об одном – как через пару недель вернётся в здание Картографической службы и скажет: «К чёртовой бабушке! Родион Сергеевич уходит!» – и все, наконец, поймут, что он на самом деле уходит, – как вдруг на высоте нескольких сот метров почувствовал треск и искры, злые колючие иголки на борту корабля, но уже ничего не успел сделать. Планета ударила в корабль чудовищной молнией, и он кувырком полетел вниз. Перед самой землёй сработала аварийная блок-система, выхлоп стартовых дюз смягчил удар, оплавив порядочную площадку, и корабль боком, сминая корпус, приземлился.
Родион пошевелился. Руки. Ноги. Голова. Все цело. Что ещё?
Корабль.
С минуту он прислушивался к тишине, как стонет и звенит отлетающими чешуйками обшивка, что-то скрипит, шипит, и затем почувствовал вонь. Тошнотворную помесь жаренных тухлых яиц на горелом трансформаторном масле. Вокруг было темно, кожное зрение не помогало, перегретые предметы сочились ржавой теплотой, стреляли искрами и тускло тлели огнями Эльма. Святого Эльма.
– Как на кладбище, – вслух сказал он. – «The End». – И встал с кресла.
Спотыкаясь о новые углы, горячие и стреляющие по коленкам разрядами, Родион нащупал люк и ткнул в него кулаком. Перепонка лопнула (значит, атмосфера была пригодной для дыхания), по глазам ударил свет, а в лицо – вполне приемлемый, разве что сильно пахнущий озоном, воздух. Запах у него был непривычный, не как после грозы, и чувствовалось, что это вовсе не последствия катастрофы, а просто обыкновенный здешний аномально наэлектризованный воздух.
Родион хотел было выйти, но хватило сил и ума подавить столь заманчивое желание, глубоко пару раз вдохнул, вздохнул и принялся за осмотр бортовых систем. Первое, что предписывала инструкция, – состояние биокомпьютера. Родион открыл заслонку, и оттуда ляпающим потоком хлынула серо-зелёная, с красными прожилками слизь, разливаясь по полу дымящейся, дурно пахнущей жижей. Здесь всё было ясно.
– Бедный мой, бедненький, – пожалел он. – Тебя трахнули молнией, затем об суху дорогу, и ты не выдержал, старина, разложился в эту дурную, отвратительную массу, но это ничего, это все чепуха, мы тебя починим, отладим, взрастим и взлелеем, и ты будешь как новенький, новорождённый, и пусть ты почти ничего не будешь знать – так это не беда, рядом с тобой будет великий исследователь, покоритель пространств, свирепых диких планет, гордых женских сердец и прочей нечисти…
«Ну