на месте, тут же, не отходя от кассы.
У каждого живущего имеется свой демон сомнения, во всяком случае, хоть раз встречался на путях земного странствия. Демон не потому, что делал зло, это было бы слишком просто, скорее он вводил в искушения и переворачивал привычные представления наизнанку.
Таким вот образом в моей прекрасной юности однажды возник Валька Рыжий, так непочтительно именовался в нашей компании старший приятель. Он явился, как падший ангел местного масштаба, демон зла и сомнения в радиусе общения двух десятков юнцов и юниц, связанных воедино не дружбой, а незаконченным, по большей мере гуманитарным образованием.
Юнцы и их девушки давно выросли и, надо думать, теперь чрезвычайно благодарны судьбе, что в свое время нашелся некто, способный пробудить сомнения, заставить шевелить единственной извилиной, дабы в его демонском обществе не казаться полным кретином. Лично я чувствую нежную признательность и с годами все выше оцениваю влияние Рыжего Валентина в своем прошедшем времени. Тем более что в его демонизме не было ничего вульгарного или низкопробного, за единственным исключением – пристрастия к виртуозной матерщине, но это сходило за гусарство.
Если учесть, что домашним образованием Валя давал фору нам всем вместе взятым, то его общество следовало счесть полезным, потому что взирая на его кривую скептическую усмешку, мы начинали догадываться о бездне невежества, на дне которой барахтались, о чудовищной тривиальности наших мыслей и представлений.
В настоящее время в отличие от всех нас, бодро шагающих по проторенным дорожкам личного процветания (об этом позже, а может быть и никогда, поскольку процветание оказалось весьма относительным), Валентин жил в окрестностях поселка Хлебниково, в невообразимом строении на берегу полузаросшего озера, по ночам сторожил вместе с овчарками неуказанный объект, а днями читал старинные, оставшиеся от предковской библиотеки разрозненные тома и регулярно пил отвратительный портвейн.
Разговаривать с ним всегда было интересно, ибо в основном он читал не беллетристику, а Шпенглера, Юнга и т. д., мог насмерть поразить любого стереотипно образованного современника, однако был напрочь лишен обычного тщеславия. Легализованное советское процветание и социальные гонки с препятствиями его не интересовали совершенно.
Тем не менее, авантюра, тем более прилично оплаченная, могла привлечь его снисходительное внимание. В довершение всего Валентин мог без тени снобизма вращаться в любом, в том числе и смешанном обществе. Я сильно подозреваю, что со своих надмирных высот Валентин не видел разницы между мною, скажем, и дамою, торгующей в местном сельпо, для него мы обе представлялись милыми, слегка надоедливыми простушками.
Я не склонна идеализировать Валентина, я знала, что он может послать меня очень далеко и так же красочно, но может согласиться помочь – в зависимости от состояния духа. А может и продать за большую сумму, если представится удачный случай.
Зря я так долго объясняю понятное, по-моему,