враждовали две идеологические системы, два социализма, а доставалось простым русским и немцам. Паны дерутся, а у холопов чубы трещат. В то время армия национального социализма наступала. С фронта возвращались в Россию раненные и калеки. В нашем дворе на Ордынке у многих мальчишек не вернулись с войны отцы и старшие братья. Бабушка рассказывала о своих братьях, не переживших войну. Родной брат Иван, в четвёртый раз женившийся в 80 лет на учительнице и усыновивший троих её детей, был расстрелян немцами в Краснодаре, когда ему исполнилось 103 года: за то, что укрывал в подвале еврейскую семью. Кузен (тоже Иван) пропал в Киеве, и ему было больше ста. Да и сама она чудом избежала расправы. Немцы занесли её в списки подлежавших расстрелу, поскольку оба сына сражались в Красной Армии. К счастью очередь не дошла. Германию тогда у нас очень не любили. Но эта была другая Германия. Её я тоже не любил. Ненависть порождала ненависть. «Убей немца!» – призывал в листовках Илья Эренбург, работавший до войны во Франции корреспондентом «Известий». Странным образом он невольно перефразировал лозунг веймарских коммунистов «Бей фашистов!» Сталинский ярлык «фашизма» перенесли на весь немецкий народ. «Горе кормит ненависть. Ненависть кормит надежду», – писал Эренбург, считая, что ненависть «присуща только чистым и горячим сердцам», и оправдывая тем самым догадку Бердяева, заметившего в коммунистах «страшное преобладание ненависти над любовью». Но как осуждать крупного писателя за то, что он правдиво отразил настроения многих русских во время войны! Вспомним, как гуманист Леон Фейхтвангер в «Москве 37-го» оправдывал кровавые сталинские чистки. И все же такое отношение к немцам не было типичным для наших писателей. Об актах жестокой мести советских освободителей мирному населению Германии писал в мемуарах бывший политработник Лев Копелев, с которым впоследствии мне довелось общаться в Кёльне. Другой участник войны, писатель Сергей Наровчатов рассказывал мне (корреспонденту АПН): стараясь представить себе «обыкновенного немца», он всегда видел перед собой простые городские и деревенские лица, напоминавшие ему русских мужиков и баб, на которых наложила свой беспощадный отпечаток война. Аналогично высказывался о немцах автор «Василия Тёркина». А по моим детским послевоенным впечатлениям, редко кто позволял себе плюнуть в сторону пленных, колонну которых вели по улице. Их жалели, подкармливая незаметно от охраны. Как относятся в СССР к немцам широкие слои населения, долго никто не знал, поскольку опросов у нас не проводили. А потом советским людям подсказали выражение «западногерманские реваншисты и бывшие нацисты», хотя все втайне удивлялись: почему ни одного бывшего нациста не оказалось в ГДР. Результаты опросов всегда впечатляют, но характерно, что число симпатизирующих друг другу немцев, русских и американцев при всех перекрёстных вариантах всегда составляло относительно постоянную величину – около 40 процентов. Очевидно, воспоминания о войне и пропаганда против реваншизма или