Философия сознания без объекта. Размышления о природе трансцендентального сознания
стимул, было то, что системы философии, которые отрицали наличие трансцендентной, мистической реальности, отличались некой скудностью, оставляющей осадок неудовлетворенности. А между тем в глубине моего сознания присутствовала более или менее явно выраженная вера, настоятельно требовавшая, чтобы подлинно обоснованная интерпретация реальности была бы полностью удовлетворительной, а не бесплодной. Но диалектические и полемические методы разных западных школ мысли не могли дать вполне удовлетворительного решения, которое, обеспечивая потребности опыта и рассудка, в то же время удовлетворяло бы жажду уверенности и глубины. Однако из исторических свидетельств вытекало, что по крайней мере некоторые представители человечества обрели эту уверенность, которая была обоснованной и полной. Так что мне казалось весьма вероятным, что должен быть какой-то вид сознания или знания, еще не охваченный западной гносеологией и психологией.
В то время у меня отсутствовало ясное понимание того, каким может быть это знание и какими методами можно надеяться его обрести. У меня было непродолжительное соприкосновение с восточными руководствами по преображению, которые, насколько я понял, указывают на некое сознание, не проявленное у большинства людей, но потенциально доступное. Поначалу я пытался интерпретировать содержащийся в этих руководствах материал в концептуальных формах западной мысли, но к успеху это не привело. Вскоре мне стало ясно, что в таких руководствах есть нечто скрытое: чтение вызывало тонкие изменения в моем эмоциональном состоянии и, кроме того, появилось ощущение приближения к чему-то таинственному.
Хотя это «что-то» в руки не давалось, я обрел уверенность в том, что оно существует и как-то связано с прочитанными руководствами – хотя бы потому, что чтение погружало меня в смятение и беспокойство. Иногда я настолько хотел покоя, что старался забыть о подобной литературе. Однако вскоре я понимал, что такая предвзятая позиция неестественна, что она является отказом от честного поиска реальности (чем бы та ни оказалась). И это всегда заставляло меня вернуться к вносящим смятение руководствам.
Вскоре стало ясно, что для успешного поиска в новом направлении мне придется выйти за пределы того, что можно обрести в академических кругах Запада. Руководства требовали полной самоотдачи, несовместимой с нерешительными пробами человека, часть которого остается в стороне, как бы в резерве. Я вновь и вновь находил утверждения о том, что, если человек хочет трансцендентного прозрения, ему нужно отречься от всего (а не только от какой-то части), чем он лично является. Мне это отнюдь не казалось легким делом. Годами я противился, отдавая лишь часть себя и сохраняя определенный резерв. Результаты были такими несовершенными и неудовлетворительными, что я нередко раскаивался в своем экспериментировании. Но вскоре я обнаружил, что зашел слишком далеко, чтобы повернуть обратно. Я понял достаточно, чтобы навсегда утратить интерес к прежним