А при том, что не мог борщ ни с того ни с сего прокиснуть! Я в этом доме семьдесят лет готовлю, и ни разу у меня ничего не портилось. Неспроста это все. И ты, Глебушка, не смотри на меня так, я знаю, что говорю. И ты знаешь.
– Ладно, все, обсуждение закрыто. Глаша, подавай второе. Я с тобой потом отдельно поговорю…
– Фу-ты, господи, сколько шума они развели из-за борща, – поморщился мужчина, сидящий в машине неподалеку от дома, где жил Глеб Борисович Богданов, отодвигая в сторону наушник. – И ни слова о том, что нас интересует.
– Подожди, вот они пообедают и снова начнут обсуждать книгу. – Женщина ласково погладила его по плечу. – Не нервничай, Слава, мы только первый день их слушаем.
– Ты забыла, что мы не можем слушать их каждый день, – раздраженно отозвался тот. – Они собираются для обсуждений два раза в неделю, и если сегодня мы ничего не узнаем, придется ждать до субботы. А потом снова до среды. Время идет…
– Славик, но у нас есть шанс… Если это сам Богданов, то он может что-нибудь сказать в телефонном разговоре. Или к нему придет кто-нибудь. Понимаешь? Надо слушать его квартиру постоянно.
– Шанс, шанс… – проворчал Слава. – Тридцать три процента – не такой уж большой шанс.
– Но и не такой уж маленький. Мы ведь только начали, не надо раньше времени впадать в отчаяние.
– Не успокаивай меня, пожалуйста, Лиза. Они начали в двенадцать и в три прервались на обед. И что они делали три часа? Сначала обсуждали какую-то бредятину про мальчика и бога, потом слушали подробный доклад о порядках и нравах в общежитии студентов Щукинского училища. И все. Ни одного полезного слова. И совершенно неизвестно, когда они дойдут до собственно расследования убийства, они, кажется, даже еще не придумали, как именно убьют этого своего режиссера.
– Кстати, насчет погибшего мальчика, – задумчиво проговорила Лиза. – Я уже где-то нечто подобное читала… Не могу вспомнить где. Что-то переводное, кажется, с английского… Этот юный гений – банальный плагиатор, пользуется тем, что люди такого склада, как его соавторы, подобную литературу не очень-то читают, у них воспитание атеистическое, вот он и заимствует идеи из модной эзотерической литературы.
– Да фиг с ним, – махнул рукой Слава, – какая нам разница, у кого он идеи ворует? Нам другое важно.
– Ты не прав, – тихо возразила его жена.
– Почему это?
– Потому что если он в принципе ворует чужие идеи, то это стиль поведения. Понимаешь? А это и есть то, что нам важно. Ну, что там у них?
– Едят. Вернее, уже пьют чай.
– А разговаривают о чем?
– О чем, о чем… О борще, о чем же еще, будь он неладен, – проворчал он. – Старуха совсем сбрендила, только о милиции и твердит. Неужели правда этого Богданова кто-то может хотеть отравить? Кому он нужен, старый пень?
Они вышли на улицу вместе, как обычно. Катерина двинулась к своей машине, Василий замешкался у самых дверей подъезда, словно решая, в какую сторону идти.
– Где твой драндулет? – спросила она, окинув взглядом улицу и не обнаружив знакомых желтых «Жигулей».
–