мы с ней больше не виделись.
– Любопытно, что за работу может найти подобная девушка? – бесхитростно полюбопытствовал мистер Тодхантер, ковыряясь ложкой в заварном креме, который он заказал, к нескрываемому ужасу жреца, принимавшего заказ. И между прочим, мистер Тодхантер нашел, что крем, который миссис Гринхилл готовит у него дома, не в пример вкуснее.
Фарроуэй, однако же, сначала выпил слишком много коктейлей, которыми энергично угощал его лукавый мистер Тодхантер, а потом столько же шампанского, чтобы обидеться на бесцеремонное вторжение в его личную жизнь. Напротив, оставив в покое антиквариат, принялся с охотой распространяться о своем семействе:
– Виола, моя старшая дочь, говорила, что глупая девчонка работает в каком-то магазине. Это уж совсем ни к чему! Мать была бы рада, если бы она вернулась домой. И от меня она брать денег не хочет. Наотрез отказалась. Фелисити всегда была независима. – Фарроуэй говорил ровным, незаинтересованным тоном, словно ему было все равно, что и почему стряслось с его дочкой. – Ей-богу, превосходное шампанское, Тодхантер.
– Рад, что вам нравится. Позвольте мне заказать еще бутылочку? – Сам-то мистер Тодхантер пил ячменный отвар, полезный для почек.
– Нет-нет, вторую я один не одолею.
Мистер Тодхантер с расчетливой беззаботностью подозвал жреца и заказал вторую бутылку.
– Только на этот раз безо льда, – добавил он, осмелев, надо думать, от ячменного отвара. – Этот джентльмен предпочитает пить шампанское, как полагается, – охлажденным, но безо льда.
Верховный жрец, который, подобно большинству метрдотелей, в винах, конечно, разбирался, но посредственно, удалился, кипя от гнева. Мистеру Тодхантеру стало полегче.
Вторая бутылка шампанского привела его к новым открытиям. Он узнал фамилию и адрес замужней дочери Фарроуэя, проживающей в Бромли, выяснил, что миссис Фарроуэй никогда не понимала своего супруга, что Фарроуэй не виделся с женой уже семь месяцев, за прошедший год не написал ни одного романа и в ближайшем будущем тоже не собирается.
– Никак не могу взяться, – пожаловался он на судьбу. – Терпеть не могу это дело – кропать сентиментальный вздор для подписчиц провинциальных библиотек. Всегда это занятие ненавидел. Но раньше хоть получалось, хватало запалу. А теперь совершенно утратил веру в себя – с тех пор как столкнулся с настоящим талантом.
– С талантом? – не понял мистер Тодхантер.
– Джин, – торжественно провозгласил Фарроуэй, – открыла мне мир дотоле неведомых чувств. До встречи с ней я как бы и не жил вовсе. Был глух, слеп и нем – называйте как хотите, годится любая метафора. Но теперь, когда я познал, что такое настоящая любовь, я не могу и дальше писать о подделке.
Мистер Тодхантер, которого разрывало между отвращением и любопытством к откровениям почти до слез расчувствовавшегося Фарроуэя, поощрил его, заметив:
– А вот я, знаете ли, никогда не был влюблен.
– Вы счастливчик, Тодхантер. Да, определенно счастливчик.