Опускаюсь на корточки, кладу руки ей на плечи.
– Дорогая…
Она не отвечает.
– Вставай. Пойдем выпьем чаю.
– Ты сегодня не был в больнице, – говорит она, складывая вместе голубой и желтый кубики лего.
Я опускаюсь на пол рядом, обнимаю ее рукой за плечи, делаю глубокий вдох.
– Мне нужно было на собрание. По работе.
Афсанех разъединяет кубики.
– Наде ты был нужен.
В этом я с ней не согласен.
Ребенку в коме не нужны оба родителя сутки напролет. И как бы мне ни хотелось верить, что мое присутствие поможет ей выздороветь, не думаю, что это так.
Но Афсанех я этого сказать не могу.
Мы по-разному переживаем горе.
Горе Афсанех физическое, всепоглощающее, как природная стихия, ей постоянно нужно быть рядом с Надей. И говорить о ней. И она читает какой-то форум в Интернете, где пишут родители больных людей.
Наверное, она надеется, их боль поможет унять ее собственную.
Я же держу все в себе. Замыкаюсь, отстраняюсь. Веду себя так, словно я тоже умер.
По ночам мне снятся кошмары с Надей.
Я вижу два рода кошмаров.
В одном я бегу через кухню, чтобы не дать ей упасть. Но пол под ногами превращается в бесконечное поле. Чем дольше я бегу, тем дальше от меня окно, пока оно не превращается в едва заметную точку на горизонте.
В другом кошмаре я двигаюсь стремительно, словно мне не за пятьдесят, у меня нет лишнего веса и не болят колени. Я быстро преодолеваю расстояние между гостиной и кухонным окном. Одним прыжком – как гепард. Хватаю Надю за руки и втягиваю обратно в окно.
Разумеется, второй кошмар ужаснее первого, после него страшнее просыпаться.
Мне не хватило одной секунды, одного метра.
Чертова метра. Куда смотрел Бог, когда мой ребенок падал из окна?
Я тяжко поднимаюсь, игнорируя боль в коленях, и поднимаю Афсанех.
– Извини, что я не успел заехать, – говорю я, беру ее лицо в ладони и целую щеки.
Они мокрые и соленые от слез.
Афсанех кивает, обхватывает меня руками и крепко обнимает.
Не знаю, сколько мы так стоим. Под конец она произносит:
– Все будет хорошо. Все должно быть хорошо.
Я отвожу ее в спальню. Даю таблетку снотворного, приношу стакан воды, укладываю, как ребенка.
Целую в лоб, как всегда, когда она расстроена. Она улыбается, не открывая глаз, уже готовая погрузиться в блаженное забытье.
Потом подхожу к стулу у окна. Снимаю рубашку и вешаю на спинку стула. Снимаю брюки и кладу на сиденье.
Одежда мятая и бесформенная, как и моя жизнь.
Открываю шкаф и разглядываю свои вещи.
Костюмы моей любимой марки – «Нортон и Сыновья» с Сэвиль Роу в Лондоне – аккуратно висят на вешалках и ждут, когда их снова выведут в свет.
Портные с Сэвиль Роу сшили бесчисленное множество костюмов, рубашек и даже спортивной одежды для царей, королей и президентов. Сам лорд Карнарвон был одет в костюм от «Нортон и Сыновья», когда обнаружил захоронение Тутанхамона в Долине фараонов в 1922 году. И годом позже,