двери и выбитые окна.
– Так и завшиветь недолго, – злобно прошипел Георгий. – Для чего, спрашивается, революцию делали? Чтобы в дерьме по уши сидеть?
Помешав придумать убедительный ответ, паровоз жалобно засвистел и прибавил ход. Под улюлюканье пассажиров два любителя чистоты догнали свой вагон и заскочили в тамбур. Толпившиеся в проходе бойцы весело сочувствовали: дескать, не удалось убежать, а мы уж собирались пострелять дезертиров.
Вернувшись в свой закуток, они попили горячий кипяток, слегка попахивавший старым чаем. Батя уже раздавал консервы – по банке на двоих – и по ломтю черного хлеба. Подсмотрев, как орудуют остальные, Роман лихо вскрыл штыком банку тушенки, подсел к Левантову и осведомился, как тот собирается действовать в Ставке. Подцепив кончиком штыка кусок замерзшей свинины, радист-пулеметчик ответил задумчиво:
– Не допустить резни. Рабочие меньше на офицеров озлоблены, поэтому красногвардейцам больше доверия.
– Я тоже так думаю, – согласился Роман. – С другой стороны, среди матросов большинство рабочие, должны быть сознательнее, чем пехота.
– С чего ты взял, что мы из рабочих? – вмешался в их разговор удивленный большевик Павел Андрющенко. – Почти все братишки деревенские, грамоте только на флоте обучились. Один Назар у нас матросом на волжских пароходах успел поработать, да я на заводе у станка год постоял.
Назар Селютин мрачно возразил: дескать, он тоже из крестьян – пацаном уехал в Нижний из голодной деревни, до пятнадцати лет служил на побегушках в трактире, только потом на пароход устроился. Грозного мужика прорвало, он чуть не со слезами вспоминал, как измывались хозяева над прислугой.
– Ты прикинь, пацан, – говорил он, свирепо размахивая кулаками. – Ложимся последними, как всё приберем и почистим. Спали на полу, полено под ухо положимши. Ни свет ни заря приказчик пинками поднимет, и снова завертелась карусель. Самовар растопи, дров и воды натаскай, летом и зимой босиком бегали через полгорода по любой мелочи. И забесплатно вкалывали, только за харчи и подзатыльник. Дружок мой в двенадцать лет от чахотки помер, брательника старшего пьяный купец изувечил… Мне, считай, вахта в кочегарке за отдых казалась, когда на флот забрили. А уж когда грамоте учить стали да в гальванеры перевели, так и вовсе почти человеком себя почувствовал.
– Грамоте офицеры или кондуктора учили? – зачем-то спросил Георгий.
Назар мрачно махнул рукой и принялся доедать свинину. Саня-Дракун, успевший прикончить положенную ему половину банки, ответил за друга:
– Лейтенант был такой на «Славе», Лавров. Он и азбуке научил, и глазенки закрывал, когда Пашка Андрющенко нам брошюрки про революцию растолковывал. Погиб он в первом большом бою.
– Который бой? – вскинулся Роман. – Когда затопили отсеки с одного борта, чтобы увеличить дальность стрельбы?
– В том самом…
– Ты расскажи, как того капитана защитил, – хохотнул