лишь за робкие мечты! Но наставник всегда прав, и теперь свою правоту он вбивал ослушнику хлесткими ударами туго свернутых берестяных листков – по растерянному лицу, горящим ушам, растрепанным светлым волосам.
– Вот тебе наука! Вот! Вот! Р-развели крамолу, вольнодумцы!!! Решили всех нас под гнев княжий подвести! Получай!
Наставник все более распалялся и входил в раж. Теперь он таскал «вольнодумца» по дворику, цепко ухватив за длинные волосы и продолжая самозабвенно награждать того хлесткими ударами берестяного свитка:
– Я научу тебя чтить обычаи! Я приучу тебя к благопристойности! Хлебнешь ты у меня, шельма, горя, умоешься горючими слезами!
Надо сказать, что последнее обещание наставник успел выполнить сполна: от боли и обиды слезы вовсю струились из воспаленных глаз семинариста. И когда волна боли и гнева перехлестнула через край, случилось неслыханное.
Книжник вырвался из цепких рук и оттолкнул от себя отца Никодима.
Наставник замер, оторопев. В следующий миг черная волна схлынула с глаз Книжника, и он ощутил подлинный ужас.
Он поднял руку на наставника. Хуже поступка придумать было попросту невозможно. Особенно когда пришло понимание того, что этот грубый и не самый лучший из преподавателей всего-то и хотел таким нехитрым способом научить его, бестолочь, уму-разуму.
И теперь, посягнув на священную иерархию ученик– наставник, он навсегда перечеркнул свое будущее. Но все же, понимая это умом, Книжник в то же время совершенно неуместно порадовался своему дикому поступку: он сделал шаг, не достойный простого школяра. Но шаг, достойный воина – какой бы нелепой ни казалась эта ситуация.
Отец Никодим продолжал молча, округлившимися от изумления глазами изучать взбунтовавшегося семинариста – так смотрят на монстра. Трудно сказать, чем бы закончилась эта история, если бы из-за угла Семинарии не показалась знакомая каждому фигура отца Филарета. Книжник немедленно согнулся в почтительном поклоне. Филарет неспешно приблизился, степенно произнес:
– Приветствую тебя, брат Никодим. Все школяров поучаешь?
Отец Никодим помолчал, не отрывая взгляда от семинариста, медленно ответил:
– Да вот не знаю – может, стар я уже стал учить? Уж и меня самого норовят поучить уму-разуму. Аки тварь неразумную.
– Вот как? – Отец Филарет вздернул густую седую бровь.– Неужто опять наш Книжник отличился?
– Я, пожалуй, пойду,– с трудом сдерживая гнев, сказал отец Никодим.– Мне надо подумать – о чем говорить на ученом совете.
Отец Никодим резко развернулся, поддернул полы рясы и удалился – стремительно и даже не попрощавшись с Филаретом, что было довольно странно, учитывая авторитет последнего. Филарет проводил наставника взглядом, внимательно посмотрел на Книжника:
– Ну что ты опять учудил?
Книжник устало опустился на скамью – хоть и не пристало сидеть перед всеми почитаемым старцем, да только ноги отказывались держать. Филарет тихо присел рядом, пригладил седую бороду, внимательно