рождения, а новорожденная давно умерла, прожив долгую жизнь и испытав все, что могло выпасть на долю рядовой звезды средней массы – простой галактической жительницы.
Что это было? Сон или мечта? Скорее – греза наяву, будто ожило число, воскресла формула, и короткая запись в последней колонке таблицы материализовалась в музыку, в далекую звездную песню: «Всем нам радость!»
Шестьдесят шесть герц. Я написал это число на ватмане. Шестьдесят шесть герц – частота, на которой раздается первый крик новорожденной звезды. Не песня, не ария – одна нота, проходя тысячи парсеков и обрастая обертонами, становилась симфонией.
Победа моя была пирровой. Уравнения оказались настолько сложными, что для каждой звезды их приходилось решать заново. И я торопился. Ребята сдавали летнюю сессию, а я считал и считал, будто каждую минуту ко мне могли подойти и сказать: «Стоп, Ряшенцев, хватит. Вы должны учиться. Вы должны работать. В мире много дел и без этих голосов».
Каждый вечер я приходил к Олегу. Мы просматривали расчеты, толковали о заметке для «Астрономического журнала». А потом колотили по клавише старого пианино, слушали наше произведение – голос звезды, симфонию из одной ноты. Размышляли, к какой еще звезде приложить наш стетоскоп.
– Арктур, – сказал я.
– Арктур? – Олег полистал справочник. – Нет, неинтересно. Давай лучше Эр Тэ Козерога. Магнитная переменная звезда, классический случай…
Он посмотрел на меня и закончил:
– А впрочем, делай что хочешь. Тебя заставлять – все равно что плыть против течения.
Он усмехнулся, но не иронически, как обычно, а очень доброй улыбкой довольного человека.
Олег оказался прав. Арктур не звучал вовсе. Я получил в решении нуль, точно нуль. Чувствовал себя обиженным, будто у меня отняли вещь, которой я дорожил больше всего на свете.
Арктур ярко светил по вечерам над восточным горизонтом, бессловесная звезда, красивая посредственность с абсолютным нулем в звуковом спектре. Огорчение мое прошло, и последние дни перед отъездом в горы я думал уже о другой идее. Она пришла мне в голову неожиданно и заслонила Арктур, станцию, Олега.
Я думал о голосе Вселенной.
5
После обеда Бугров с Докшиным сложили тарелки и понесли на «камбуз». Я хотел обговорить новую идею, и, когда Володя вернулся, мы начали толковать об одном и том же на разных языках. Бугров ходил по комнате, двигая стулья.
– У человека пять чувств, верно? – сказал он.
– Допустим. Знаешь, я думаю, что можно слышать не только звезды.
– Мы вообще не можем слышать звезды, – отрезал Володя. – Я говорю, что нужно использовать остальные четыре чувства.
– Володя, есть один универсальный объект, и если удастся услышать, как он звучит…
– Универсальными бывают магазины… Я утверждаю: звездную песню нельзя услышать…
– Я имею в виду грохот взрывающейся вселенной, – закончил я.
– …Но ее можно увидеть! – поставил точку Бугров.
И