кожу компьютера.
– Мистер Вейль, а вам не пора бы вернуться на работу? – мягко сказала Кребс. Она и сама работала по контракту на Ворд Смит, обеспечивала уход за био-ИТ фирмы. – Они там в агентстве по вас скучают. Все были в таком восторге от вашей дерматитной рекламы. – Она имела в виду одну из самых его дерзких рекламных кампаний – патоген, который вызывал на теле потребителей сыпь в виде рекламы одного фирменного лосьона, который один только и мог её вылечить.
– Да, но…
– А эти ваши блиц-рекламы: разумные маркетинговые лучи, безжалостные, раскалённые добела – экспонентные «умные рекламы», с изумительной точностью выявляющие профиль потребителя…
– Ну, не такие уж и…
– Вы один из самых дерзновенных рекламщиков фирмы. Я начинаю за вас волноваться – если вы всё так и будете держаться на расстоянии, ваше положение в агентстве может стать уязвимым.
– Доктор, мы всё это с вами уже обсуждали много раз, – устало ответил Вейль. – От одной мысли, что мне придётся возвращаться, у меня усиливаются все симптомы – все эти рекламные объявления, требующие к себе внимания; все они – утверждающие нечто прямо противоположное истине.
Кребс безнадежно покачала головой и отвернулась.
– Ну как хотите, мистер Вейль, – сказала она. Собираясь уходить, она протянула ему тюбик с мазью. – Вот вам от меня в подарок.
– Что это?
– Крем для кожи, – сказала она, в последний раз осматривая куботела. – Наносить на поврежденные участки два раза в день.
– А, так это для компьютера, – в его голосе послышалась горечь.
– Ну конечно. Вы сами знаете, что у меня не та квалификация, чтобы лечить людей. Вам надо обратиться в медицинскую экспертную систему.
– Не могу. У них там полно рекламы. Ненавязчивой, но я-то чувствую – воздух, пронизанный коммерческими предложениями, взвесь рекламы в воздухе проникает под кожу…
Он сбавил пыл, заметив, что глаза Кребс остекленели. Терпение, с каким она переносила его разглагольствования, явно почти иссякло.
Усилием воли он взял себя в руки и проводил её до входной двери.
И когда она легко махнула рукой на прощанье, он спросил себя – что было с его стороны не вполне справедливо, – кому предназначался этот жест: ему или же куботелу…
Перед сном Вейль занялся своими рыбками.
У него была страсть к океанической фауне. Весь дом был забит дорогими глубоководными экосистемами; повсюду чудовища в завитушках рококо скользили сквозь бездонную тьму – мешкороты и ящероголовы, гигантуры и живоглоты – такие хрупкие, отвратительные и бесконечно чуждые. Квартира тоже была оформлена под батискаф: ржавые переборки, клёпаные стальные стены, пульты управления, оборудованные старыми медными приборами, отсвечивавшими зловеще-зелёным.
Вейль понимал, что это всё эстетически было под большим вопросом, безвкусно, надуманно, порой заставляло в панике хватать воздух ртом от замкнутого пространства. А