Человек между Небом и Землей. Виктор Буянов

посредине. Об этом писал я в своей книжке «Свет. Тень. Шизофрения» в 1994 году.

      3. Человек между Небом и Землей

      Эту главу следует начать с цитаты из книги Николая Бердяева «Опыт эсхатологической метафизики», работа над которой была завершена в декабре 1941 года, в страшное время, по признанию самого Николая Александровича. Он говорил: «Человек находится в мире или выброшен в мир, и он стоит перед миром, как перед загадкой, требующей разрешения. Существование человека зависит от мира, и он погибает в мире или от мира. Мир питает и губит человека. Мировая среда, в которую он таинственно откуда-то ввергнут, вечно угрожает человеку и побуждает к борьбе. И человек задается необычайно дерзновенной задачей познания мира и того, что может приоткрыться за миром. Человек мал по сравнению с миром, по сравнению с тем, что он хочет познать. Он страшно мал, если смотреть на него из объекта. И нет ничего более изумительного, более трогательного и более потрясающего, чем эти усилия человеческого духа через тьму прорваться к свету, через бессмыслицу прорваться к смыслу, через рабство необходимости прорваться к свободе.

      Человек меряется своими силами со Вселенной и в акте познания хочет возвыситься над ограниченностью и массивностью мира. Он может познать свет, смысл, свободу только потому, что в нем самом есть свет, смысл, свобода. И даже когда человек признает себя лишь созданием мировой среды и целиком от нее зависим, он возвышается над ней и обнаруживает в себе начало высшее, чем мировая данность, обличает в себе пришельца из иного мира».

      Во времена весьма уже отдаленные делал я доклад на каком-то философском семинаре об этой книге Николая Бердяева и назвал приведенные тут слова автора манифестом экзистенциализма. Экзистенция (ex ist ence), если сделать смысловой структурный анализ этого слова, означает «выход» из наличного бытия (Dasein), освобождение его, реализация своего Я вовне посредством Игры, Созидания, Любви и т. д. Художественным символом человеческой экзистенции, этой драматической и трагической коллизии духа и тела (материи), можно считать «Давида» Микеланджело. Его гениальный резец как бы пытается освободить дух человеческий из плена у тяжелой и инертной глыбы мрамора (Муратов П. П. Образы Италии. М.—Берлин: 2015, 934 с.). «Давид» Микеланджело обнажен, беззащитен перед миром, в который он «заброшен», но в то же время он велик, прекрасен и возвышается над этим миром, в котором он есть как бы «пришелец из мира иного». Со снисходительным интересом посматривает он на потоки туристов со всего мира, которые стремятся при посещении Флоренции сделать с ним селфи.