во всех смертных грехах. Я и пьяницей был, и развратником, и домашним дебоширом. Детский ум воспринял всё дословно – я превратился в негодяя.
– От сучка!
– Не ругайся, тебе это не идёт.
– Паршивка драная. Вот если бы ты тогда сам её бросил, когда я настаивала, твоя жизнь сложилась бы иначе. Лучше.
– Сына я бы всё равно потерял.
– Зато остался бы со мной, и со временем мы вместе объяснили бы ему.
– Этого никто не знает. Как говорится, зарекалась баба в сортир не ходить.
– Что?
– Ничего, это я так, к слову. Может, всё-таки закажем такси и поедем уже?
– К тебе домой?
– Ну да. Ты же сама напросилась в гости.
– Щас позвоню в таксопарк.
Вскоре они отправились на окраину Милана, в скромный район, где жили в основном рабочие, студенты и мелкие служащие. Ехали довольно долго: улицы города были нашпигованы машинами, как консервная банка шпротами. Почти не разговаривали на этот раз, только иногда поглядывали друг на друга. Франческа улыбалась. Артём морщил лоб. Как-то ближе они стали в маленьком автомобиле. И уже морщины на лице спутницы не казались такими очерченными, и глаза сияли взбалмошным светом, губы притягивали карминовым позывом. Таксист притормозил, Артём рассчитался. Они вошли в квартиру на втором этаже.
– Ух ты, надо же! – вскрикнула Франческа, переступив порог.
Действительно, интерьер был заменён полностью. Ранее узкие коридорные проходы стали гораздо шире, окно в огромной гостиной занимало почти полстены, стало светлее и просторнее. На стенах висели картины современной живописи, мебель была добротной, из настоящего дерева.
– А вот интересно, что ты сотворил в нашей комнате, – воскликнула гостья, распахивая дверь. – Ой…
Она даже рот приоткрыла, так забавно, по-детски, что Артём прыснул от смеха. Внутри комнаты ничего не изменилось, стояла одинокая большая кровать. Всё как раньше, как много лет назад. Только стены были выкрашены в девственный белый цвет. Даже пододеяльник остался тот же, старенький уже, поблёкший от многоразовой стирки. Франческа простояла, внимательно рассматривая узоры на нём и вспоминая их, минуты три. Потом подошла к кровати, присела, протянула в призыве руку к Артёму и пробормотала:
– Так о какой любви ты там талдычил мне весь день? Плотской?
Трутень
Мила производила впечатление девушки покладистой, мягкой и добродушной. Недаром её назвали Милой. И с виду располагала к себе: на округлом лице всегда таилась застенчивая улыбка. Только взгляд её иногда выдавал. Лениво-злобный, нехороший, завистливый. Младшая из двух сестёр, она с детства привыкла к потаканию, заботе и снисхождению. Невысокого роста брюнетка с несколько раздавшимся задом – черта семейная, наследственная, наверное, ведь и сестра отличалась весомыми размерами в данной части тела, – Мила тем не менее пользовалась несомненным успехом у мальчиков, парней, а затем